— Балдеесь? — спрашиваю я.
— Ага, в поселке задолбали макароны — соскучился… Теперь отъемся. Всю жизнь вот так… В городе на бухгалтера учился — от манной каши рвало, в армии служил — от гречки чуть не на стену прыгал. У нас, у чукчей, нутро всегда живое мясо просит…
Нерпичье мясо пресноватое, слегка пахнет рыбой.
Накормлены собаки, отяжелели от сытости и мы. Солнце все ниже и ниже, на небе белые плотные облака, свечение снегов мягкое, бархатистое. Тянет холодом, заметно подмораживает. Пора собираться в дорогу.
И опять повизгивают отдохнувшие собаки, опять на подъемах соскакиваем с нарты и помогаем упряжке. Сопки заволакиваются темью, мороз уже щиплет лицо. И вот настала ночь пустынная и, как всегда, бесконечно великая. И сколько этих ночей было и будет, и сколько людей пройдет и проедет по этой узкой нартовой стежке!
В первозданном мире — первозданная жизнь. Здесь простота и первородность и всякое заигрывание с этим миром может стоить жизни. В поселке мы одни, а здесь — другие. Тут мы обнажены, тут мы те, кто есть. Всяк познающий себя, пробудь наедине с суровым миром!
7 мая
После сна и сытного обеда сидим за столом в охотничьей избушке Руанто. Невысокого роста, сухощавый, улыбчивый хозяин избушки не умолкая тараторит:
— Почему не привезли газеты? Как я буду теперь знать международное положение на сегодняшний день? Приемник давно замолк, нет питания. Рация выведена из строя сыростью в избушке. Ремонта нет, механика нет, кино нет — никакой культмассовой работы нет…
Руанто известный говорун и шутник. Долгая жизнь в одиночестве на охотучастке заставляет его по приезде в поселок говорить, говорить и говорить. Он ораторствует на всех собраниях. Местный Цицерон — Руанто может говорить часами по любому вопросу и поводу. Зайдет на собрании речь о строительстве в колхозе — непременно Руанто выступит и критику наведет, хотя в руках топора за жизнь не держал; говорят о воспитании детей в интернате — и тут он попросит слово. Прежде Руанто работал завхозом, насилу уговорили перевестись на охотучасток.
— Собираюсь в поселок, — не умолкает Руанто. — Дичать в одиночестве начинаю. Нет тут никаких условий для нормального труда. Вот досушу шкурки — и махну в поселок.
— Много наловил за сезон? — спрашивает Омрынто.
— Много, очень показателен и плодотворен был этот сезон. Подготовку провел соответствующую. Действовал согласно инструкциям и распоряжениям, отлов вел согласно существующим нормам. Около двадцати песцов. Пять рыжих лисиц.
Мы переглядываемся с Омрынто: это самый низкий показатель среди тридцати охотников колхоза.
— Что с рацией?
— Смотри, — отвечает Руанто, приглашая в угол, где накрыта шкурой коробка. — Плесень всю съела.
— Не плесень, а ржавчина, — поясняет Омрынто, рассматривая аппаратуру. — Смотреть за техникой следует.
— Смотрел, но тут сырость, и питание кончилось.
— Пиши заявку на новую рацию, на новое питание для нее.
— Зачем?
— Если не ты, так кто-то другой напишет. Заявка всегда нужна и заявка все решает.
Омрынто крутит трубку, прикладывает к уху, дышит в нее, что-то бубнит, даже кричит. Его теперь не оторвешь от трубки. У Омрынто телефонная болезнь. Полгода назад в поселке проведен телефон. Установлен с десяток аппаратов: в правлении, школе, сельсовете, на почте, в детском садике, магазине, стареньком клубе, на складе да в домах начальников. Омрынто весь рабочий день висит на телефоне. Даже своей секретарше, что сидит в соседнем кабинете через фанерную перегородку, он отдает распоряжения по телефону. По телефону слышно хуже, чем просто так, но Омрынто запрещает женщине отрывать трубку от уха. «Технику на всю катушку надо использовать». Вторая страсть у Омрынто к бумагам. По поводу и без повода просит справки, докладные, заявки, заявления, объяснения.
— Мука кончилась, галет нет, сгущенка кончилась, дрожжей нет, — с обидой говорит Руанто.
— Зачем дрожжи-то?
— Брагу варить.
— Брагу запрещено.
— А у меня скоро день рождения, тогда вино присылай, а то получается полнейшее пренебрежение ко мне.
— Пиши, пиши…
— Пиши. Что пиши?
— Заявку. Пиши, пиши, я подпишу.
Руанто находит тетрадь, огрызок фиолетового карандаша и, мусоля карандаш, пишет заявки. Губы и пальцы рук у него становятся темно-синими. Исписанную заявками тетрадь Омрынто прячет за пазуху.