— Еще зимой вот здесь, у калитки, помнишь… помните… тогда была! такая сильная вьюга… Зимой… вы точно так же начали: «Надя, я собираюсь вам сказать…»
— Я тогда не сказал, потому что… — отвечает Павел, — потому что у тебя замерзли руки, а я хотел, чтоб вы скорее отогрелись у печки.
— Теперь печка не помешает нам. Говорите!
— Я многое тебе говорю, когда я один…
— Но я вас тогда не слышу.
— Несколько раз я вам писал длинные-длинные письма.
— Но забывал их отправлять!
— Я не решался. А теперь скажу…
— Надя! Надя! — послышался голос из окна. — Пора ужинать!
— Иду, иду, мама!.. Павел, пришлите мне все ваши письма. Вот будет забавно! Учиться вместе в одном институте, видеть друг друга каждый день — и переписываться!
— Вы смеетесь!..
— Ничуть! Я жду от вас письма: на удивительной бумаге, в высоком, торжественном стиле. Только сегодня! И не приносите сами, а пришлите.
— Я не успею, почта уже закрыта.
— Как скучно получать письма из рук старого почтальона! Лучше уж почтовый голубь. У вас их много на чердаке.
— Ночью голуби спят!
— Ну что же! Тогда на крыльях ночных бабочек. Иначе я не хочу!.. Мама,- крикнула она, — иду! Прощайте!
Стукнула задвижка калитки. Умолкли одинокие шаги Павла.
Время шло. Уже темнело. А я все стоял и стоял у окна.
Горели звезды на небе. И в густой темноте под звездами совсем по-другому зазвучали гудки пароходов. А я все думал о чужом счастье — трогательной дружбе нерешительного Павла и насмешливой Нади.
Откуда-то издалека приходили и уходили звуки: обрывок песни, торопливые шаги прохожего, смех из-за занавески чужого окна.
И мне даже показалось: я очень давно знаю этот городок, знаком мне и этот номер гостиницы, потому что когда-то в своей далекой юности я слышал что-то очень похожее на разговор Павла и Нади.
Я включил настольную лампу. В окно влетела большая бабочка.
Она покружилась над столом и прильнула к абажуру. Я бережно снял ее и подошел к окну:
— Лети, ночной гость!
Она отлетает и возвращается к лампе: опять садится на абажур. Я снова снимаю ее.
Раздается резкий писк. Я рассматриваю бабочку. Тело желтое с черным. Передние крылья черно-бурые. Это она издала скрежещущий звук, чуть я дотронулся до нее. Я снова несу ее к окну. Одним пальцем держу брюшко, другим — грудку. Очень бережно. Очень осторожно. Но что это такое?
Мой палец на спинке бабочки упирается во что-то очень твердое. Опять подхожу к лампе, всматриваюсь. На спинке у бабочки какой-то нарост: твердый бугорок. Что такое? Я тронул бугорок — он скатился.
На спинке желтый рисунок, напоминающий череп. А бугорок похож на трубочку. Совсем как старинная грамота — свернутая трубкой старинная грамота.» на спинке бабочки.
Странный экземпляр! Впрочем, коллекционеру пригодится такая бабочка с бугорком. На площади рядом с вокзалом Педагогический институт. Я приметил это здание, когда, сойдя с поезда, вышел на площадь: большая дверь из черного дуба, на заходящем солнце блестели полированные медные ручки. А у двери справа дощечка: «Педагогический институт».
Завтра перед отъездом я сдам туда этот экземпляр.
— А пока иди сюда, — говорю я бабочке и кладу ее вместе с отвалившимся бугорком в коробочку из-под чая. — Спи.
Я погасил лампу и сразу заснул.
Глава 2
ПРИМЕЧАТЕЛЬНОЕ ПИСЬМО
Письмо — рука, а где рука, там и голова
Утро. Трепетные зайчики на блестящем паркете института. Кабинет директора — профессора Тарасевича. Я представился и сказал:
— Может быть, для коллекции бабочек вашего института пригодится этот странный экземпляр…
Зазвонил звонок.
— Пора на занятия, — сказал директор. — Я руковожу кафедрой зоологии. Пожалуйста, ко мне на практические занятия.
Я пошел за ним.
Профессор представил меня студентам и сказал: amp;apos;
— Любезный гость предложил нашему вниманию совсем необычайный экземпляр бабочки… Простите… — замялся он, рассматривая бабочку. — Простите, — наклонился он ко мне: — я не успел вас спросить, чем, собственно, поразила вас эта всем известная бабочка Мертвая голова, живущая на картофельных полях?
— У нее на спинке был твердый нарост в виде трубочки, который затем скатился.
— Нарост? — переспросил иронически профессор и (ВЗЯЛ лупу (В руки.
— Степан Егорович! — услышал я знакомый голос и оглянулся. Это была Надя, а рядом с ней стоял Павел. — Степан Егорович, — сказала Надя, — мы все с детства знаем эту бабочку! Зачем нам рассматривать давно известную всякому школьнику бабочку Мертвая голову?