— Но позвольте, я сам невольно слышал, как студент
Павел Белякин договаривался со студенткой Надей о присылке письма своеобразнейшим способом на крыльях ночных бабочек. И в тот же вечер прибыло ко мне письмо. Это первое совпадение. А потом второе: в письме обращаются именно к Наде. А третье совпадение…
— Совпадение, совпадение! — перебил меня горячей скороговоркой профессор. — Нельзя, дорогой гость, своеобразие и сложность человеческой жизни решать методами математики. В геометрии так: установил признаки равенства сторон и угла в двух треугольниках — значит, эти треугольники равны. А в жизни иначе. Поймите. Я со всей точностью выяснил: Белякин не писал этого письма Здесь что-то другое.
— Как? И вы, Степан Егорович… — начал было я, но профессор не дал мне договорить.
— Я приготовил вам презанятный сюрприз. Вот перед вами два микроскопа. Оба поставлены на большое увеличение. В одном — обычная наша бумага. Она беловатая, отдельные волоконца невелики и почти одинаковых размеров. На такой бумаге мы пишем. А в другом микроскопе письмо, которое вы нам доставили. Взгляните сюда…
Я посмотрел в другой микроскоп: бумага сероватая, мохнатая, волокна различной величины и между ними какая-то засохшая жидкость.
— Это письмо Думчева! Понимаете? — воскликнул профессор. — Ведь человек, скрывающийся под фамилией Думчева, пишет на бумаге не нашего фабричного производства. Эта пористая бумага развалилась бы, но она пропитана каким-то странным раствором.
Я хотел поделиться с профессором той беспокойной мыслью, которая овладела мной после чтения письма Дарвина к Фабру. Но Степан Егорович был, по видимому, одержим какими-то своими догадками. Он предупредил меня.
— Я преподнесу вам второй большой сюрприз! — Воскликнул он. — Как вы думаете, какое место на земном шаре указывают координаты таинственного письма? — И, не дав мне что-либо сказать, объявил:- Это координаты нашего городка.
Я был изумлен:
— Как? Но Думчев пишет, что находится в тысяче пятистах или двух тысячах верст отсюда! Так указано в письме.
— Не полторы и не две тысячи, а пятнадцать-двадцать километров. Здесь какая-то ошибка.
— Но почему же?
— А потому, что радиус полета бабочки — пятнадцать-двадцать километров. Следовательно, жизненный факт исправляет ошибку корреспондента, уменьшая расстояние в сто раз. В сто раз! Значит, писал письмо тот, кто находится совсем близко от нас — в пятнадцати-двадцати километрах.
— Пусть так! Но время… В письме указано: «четыре-пять тысяч лет»…
— Если уменьшить эти цифры тоже в сто раз…
— Понимаю! Не тысячи лет, а десятки лет… Но позвольте, позвольте, Степан Егорович! А все эти нелепости: «потерял время, ищу утраченное время»… а сорокопут?
— Внесемте же наши исправления в письмо, и многое прояснится: уже не полторы-две тысячи километр, а пятнадцать-двадцать…
— Не километры! В письме указаны версты, — поправил я профессора.
— Версты… версты! Почему версты, а не километры? Странно! Значит, писал человек пожилой, такой человек, который привык считать расстояние верстами, по-старому… Следовательно… следовательно, неведомый отправитель письма человек пожилой, — продолжал Тарасевич. — И находится он либо в самом городе Ченске, судя по координатам, либо где-то в радиусе пятнадцати-двадцати верст.
— Вот и вся наша разгадка, — сказал я со вздохом.
— Да-с! Разгадка в форме новой загадки, — произнес профессор и устало опустился в кожаное кресло.
Глава 5
ОТКРЫТИЕ ПРОФЕССОРА ТАРАСЕВИЧА
Но это было только близко к истине, а не сама истина.
Мы оба долго молчали.
В тиши этого кабинета я снова вернулся к своей прежней беспокойной мысли и решил, наконец, рассказать о ней профессору.
— Вы знаете, Фабр утверждал на основе ряда опытов, что чувство направления у пчел…
— Фабр… Чувство направления… — повторил профессор Тарасевич и вдруг вспыхнул:- Мог ли Фабр знать, что его величайший труд по систематизации чувства направления у насекомых — этот труд обратится в самое злое дело против его родины, против родной Франции!
— Как так? — воскликнул я.
— А вот как: пчелы отменные письмоносцы. Понимаете ли? Шифрованная почта)! Говорят: хороша голубиная почта, но голубь заметен! Его подстрелят! А пчела? А бабочка? О, тут полная гарантия тайны! Вот почему предлагаю не шутить над этим нелепым письмишком, доставленным вам бабочкой.
— Хорошо, хорошо, — сказал я. — Вы, профессор, стали говорить о Фабре… Вот я читал письмо Дарвина к Фабру о чувстве направления у насекомых…