Хозяин рассказывает, что его чистый годовой заработок составляет около четырех тысяч фунтов стерлингов. «На десять человек семьи это не так уж густо, но прожить можно», — заключает он.
День клонится к вечеру, но, кажется, работающие и не собираются прерывать свое занятие. Благодарю хозяина, жму натруженные руки стригалей. Мистер Гопкинс просит извинить его, что не может пригласить нас в дом выпить чего-нибудь холодного: нужно закончить стрижку уже загнанных в сарай овец. Жажда мучит, но ничего не поделаешь. По дороге я уже несколько раз просил подъехать к колодцам, но почти везде ветряки извлекали из земли теплую и солоноватую воду. Без привычки пить ее трудно.
Широкая грейдерная дорога тянется на сотни миль и выходит к порту Хетленд, на побережье Тиморского моря. Проехав по ней несколько километров, мистер Мали сворачивает на боковую дорогу, и мы мчимся на запад. Время от времени приходится останавливать машину и открывать ворота, перегораживающие дороги. Быстро стемнело, и в свете фар то и дело появляются кенгуру. Ночью, когда спадает жара, они выходят на пастбища. Несколько раз мистер Мали вынужден был тормозить машину, чтобы пропустить перебегающих животных.
Но вот и знакомые ворота у колодца, слышна мерная дробь мотора на электростанции, которая освещает усадьбу. Приняв после пыльной и жаркой дороги душ, собираемся на открытой веранде выпить по стакану холодного пива, закусить холодной ветчиной и поговорить.
Мистер Вильямс с нами не ездил. Вместе с несколькими рабочими он целый день делал операции молодым овцам. Большие зеленые мухи откладывают возле хвоста овцы личинки. Они разъедают кожу под шерстью и вгрызаются в мясо. В Советском Союзе для борьбы с ними овец смазывают дезинфицирующими растворами или периодически купают, а здесь им обрезают хвост и вырезают кожу. На обрезанных местах появляется новая кожа, а на ней растет уже не шерсть, а короткий жесткий волос, к которому мухи не могут прикрепить личинки.
Наша беседа продолжалась около двух часов. Собрались все белые жители фермы, посыпались вопросы о Советском Союзе. Особенно много спрашивали о заработной плате в нашей стране, о ценах на промышленные товары, продукты и т. д. Очень заинтересовал слушателей рассказ о бесплатном лечении, стипендиях студентам, интернатах, пенсиях, плате за квартиру и т. д. Мои ответы тут же комментировались и сопоставлялись с условиями жизни в Австралии. И видно было, что люди очень мало знают о Советском Союзе, а если и слыхали что-нибудь, то в извращенном виде.
Вечер прошел незаметно. Впервые в Австралии мне пришлось ночевать не в гостинице, а в частном доме.
В 6 часов утра все были уже на ногах; в 7 часов позавтракали, а через полчаса, попрощавшись с гостеприимными хозяевами, мы отправились на другую ферму — станцию Налбара. Она принадлежит той же компании, но пока на ферме содержится только 13 тысяч овец. У этих овец более грубая шерсть, и, конечно, стоит она дешевле. Но зато животные крупнее, крепче и лучше переносят условия пустынь. Директор фермы мистер Локей, или, как он себя назвал, Старый Том, огромного роста, тучный седой весельчак с добродушным лицом, крепко пожимает нам руки и спрашивает, что бы я хотел посмотреть. Говорю ему, что приехал к нему поучиться, как вести хозяйство в пустынях и, в частности, как выращивать овец.
«О, этому я вас научу, — громко и раскатисто смеясь, говорит директор. — Пойдемте на ферму. Там вы увидите овец, а мистер Вильямс начнет делать операцию».
Проходим мимо загородок. В одной из них, в тени эвкалипта, лежат несколько больных овец. Старый Том наклоняется к ним и кричит пастуху-аборигену, почему он не отнес овец в сарай, а теперь вороны выклевали у них глаза. Действительно, у каждой овцы вместо глаз — кровоточащие раны. Вдали на деревьях сидело несколько коварных птиц, очень похожих на наших грачей. Старый Том рассказал, что вороны очень хитрые. Убить их чрезвычайно трудно. Стоит появиться с ружьем, как они тут же исчезают.
В сарае все уже было приготовлено к операциям. На вертящемся, вроде небольшой карусели, станке прикреплены шесть металлических корытец, куда кладут овец. Врач обрезает полоски кожи возле хвоста и смазывает раны креолином. Через две недели они заживают. Операция продолжается несколько минут.
Мистер Вильямс остается делать операции. Ему помогают два рослых богатыря — сыновья Старого Тома. Оба они окончили восьмилетние школы и сейчас трудятся на ферме. Дальше учиться нет денег. «На две тысячи фунтов стерлингов, которые я имею в год, сыновей в высшей школе не продержишь, — говорит Старый Том. — Ведь чтобы содержать сына в колледже, нужно платить тысячу фунтов в год. Денег я не накопил, наследства им не оставлю. Пусть привыкают сами зарабатывать хлеб».
В одном из сараев мы увидели крупную свинью с поросятами, а рядом, за перегородкой, виднелось еще несколько подсвинков. Хозяин поясняет, что они Предназначены для питания его семьи. Свиньи откармливаются мясом кенгуру и больных, но незаразных овец. Правда, в корм приходится добавлять и немного ячменя.
А теперь едем смотреть пастбища овец и колодцы. Старый Том свистом подзывает двух небольших собак, и они вскакивают в пикап. В машине, за спинкой, прикреплен «винчестер».
Снова на многие километры потянулись проволочные изгороди, окаймляющие десятки и сотни тысяч гектаров серо-бурых, заросших мелким кустарником земель. Немилосердно палит солнце, но Старый Том словно не замечает этого: ведь всю жизнь он провел в пустыне. Чтобы показать мне, как много здесь водится кенгуру, он сворачивает на полевую петляющую деревьями дорогу. Действительно, вскоре сотни кенгуру стали выбегать из-под деревьев. Некоторые из них, немного отбежав, с любопытством рассматривают нас. Собаки как наэлектризованные стоят передними лапами на бортах пикапа и умоляют подстрелить хотя бы одного кенгуру.
Медленно отстегнув «винчестер», Старый Том вставляет патрон в ствол и целится в огромного, в рост человека, самца кенгуру. Как только грохнул выстрел, обе собаки бросились к животному. И хотя пуля попала в грудь кенгуру, он яростно отбивается от собак передними короткими лапами с острыми когтями. Быстро выскочив из машины, Старый Том хватает из кузова небольшой железный лом, подбегает к кенгуру и наносит несколько ударов ему по голове. Немного отдышавшись, фермер поясняет, что раненый кенгуру может распороть живот собаке. Он подводит машину к убитому животному, и мы с трудом втаскиваем в нее огромную тушу. Дважды Старый Том повторил ту же операцию. Погрузив в пикап еще двух кенгуру, он сказал, что теперь на пару дней свиньи обеспечены кормом.
Фермер рассказывает, что динго в этом районе нет, но дальше на северо-восток, километрах в трехстах отсюда, их водится много, и там держать овец нельзя. Поэтому в тех местах выращивают крупный рогатый скот. Он говорит также, что на его памяти в этих местах только три раза были сильные засухи, от которых погибло много овец.
Вечером вся семья расположилась на мягком зеленом ковре подстриженного газона. На низких столиках расставлены стаканы, а рядом стоит ящик с бутылками пива.
И снова меня спрашивают о жизни в нашей стране, о советских людях и, конечно, об овцеводстве в наших пустынях. Допоздна продолжалась наша интересная беседа.
Утром, позавтракав, отправляемся на расположенную недалеко от фермы фабрику, добывающую золото. По хорошей гравийной дороге едем к фабричному поселку Маунт-Магнет. От главной магистрали отходит несколько дорог, ведущих на другие фабрики. Вдали виднеются фабричные трубы, здания. Мы едем на наиболее крупную фабрику этого района.
Посередине фабричного двора — огромная неогороженная глубокая яма. Здесь начали строить новую шахту. Дальше видны шахтные постройки, котельная, здания обогатительной фабрики и т. п. Из шахты по транспортеру плывут черные груды породы. Это железистые кварциты, в которых содержится около 30 % железа. В тонне такой породы — около 20 граммов золота. Руду добывают на глубине свыше 650 метров. Только что вынутая, мокрая, холодная, она Непрерывным потоком движется на мельницу, где превращается в мелкий порошок, похожий на цемент.