Выбрать главу

— Едут! — проговорил он. — Может-быть, не русские, надо беднягу спрятать.

Старик принялся будить солдата, но бесполезно. Бедняга был крепко болен, и, взяв его под мышки, дед приволок в землянку, положил в угол и, заставив его мешками с табаком, вышел на чистый воздух.

К мазанке подъехало четыре всадника. Первым подъехал всадник в красном халате.

— Ну, что, жив? — спросил он у деда.

— Что бы мне могли сделать русские, — отвечал старик.

— Твое счастье. А за кальян много заплатили?

— Платили. А тебе что?

— А что у тебя там в углу за штука?

— Это ружье, — проговорил другой всадник.

Всадники соскочили с лошадей и, оттолкнув старика, загородившего дверь, вошли в землянку.

В землянке послышался разговор, смех, затем стон, и произошло нечто ужасное.

— Разбойники! — проговорил старик. — Вы хуже русских.

— Молчи! — крикнул кто-то.

— Нечего молчать! Волки голодные, разб….

Далее старику говорить не пришлось, прикладом русского ружья его уложили на месте.

— Не служи русским на старости лет!

— Девчонку бери с собой, — закричал джигит в красном халате.

Тилля, как дикий зверек, прижалась к стене и укусила протянутую к ней руку.

— Кусаться, звереныш! — крикнул джигит, снимая с себя чалму и разматывая ее, чтобы запеленать девочку.

Девочка билась и кричала, что с Колей так русские не обращаются.

В ночной тиши мало-помалу замер лошадиный топот, и только слышался жалобный вой осиротевшей шавки.

А русские солдатики в это время сидели в кругу и ужинали. Коля ложился спать в офицерской палатке и рассказывал фельдшеру, как он учил девочку не носить серег в ноздрях, и показывал ему сережку.

— Ты спрячь ее к себе в кошелек, — сказал ему фельдшер Кованько, привязавшийся к нему, как к родному ребенку.

— Ах, да! Да!

И вот Коля потащил из кармана белых штанишек маленький носовой платок, складной ножик, маленький кошелек и несколько камешков. В памяти мальчика, привезенного в Ташкент, сохранилась только мазанка под горой и Тилля, отдавшая ему на память сережку из ноздри.

В Ташкент батальон пришел перед вечером, и один из офицеров тотчас же взял Колю и повез его, посадив его перед собою на седло, к Марье Ивановне, как было обещано покойному Николаю Петровичу.

В Ташкенте все дома были тогда одноэтажными, с плоскими крышами, заваленными землею, на которой росли полевые цветы и по преимуществу мак.

Улица в Ташкенте.

— Дома барыня? — спросил офицер, подъехав к дому и направляясь к двери, в которой стоял сарт.

— Нет, нет, — жалобно отвечал он.

— Где же она?

В эту минуту из комнаты вышла пожилая худенькая особа, в черном платье, хотя жар стоял невыносимый.

— Пожалуйте, — проговорила она, вводя офицера и Колю в комнату, где стояли чемоданы, и обитатели которой, очевидно, собирались в дорогу.

— Марья Ивановна собирается куда-то? — спросил офицер.

— Нет, она уже собралась и уехала на тот свет, — отвечала дама. — Узнав о смерти мужа, она начала хворать; но все ждала утешения. Она ждала этого мальчика, говоря, что Николай Петрович очень полюбил его, и она, не видя, его, уже полюбила.

— Как же теперь быть? — спросил офицер..

— Она оставила завещание, предоставив все свое имущество тетке, которая живет в Верном, с тем, чтобы она воспитала мальчика и, если можно, то обеспечила его. А я еду в Сибирь и свезу его в Верный.

Глава IV

ТОСКА ПО РОДИНЕ

Коля в гимназии. — Разговоры с сартом. — Рассказ о рабстве. — Освобождение рабов русскими.

рошло два года с тех пор, как Коля обменялся подарками с Тиллей. Он жил с тетей Верой, как он звал Веру Александровну Попову, получившую его в наследство от своей племянницы Марьи Ивановны. Вера Александровна была бездетная вдова, и очень обрадовалась, что судьба послала ей милого красивого мальчика для воспитания. Средства кое-какие у нее были, и потому мы застаем уже Колю не босым, а в башмаках.

— Завтра я сведу тебя в школу, — говорила тетя Вера, укладывая Колю спать.

— Завтра, — повторил мальчик. — Я рад. А бить меня не будут?

— Учись хорошенько, тогда и не будут.

— Я буду хорошо учиться. Тетя, как вы думаете, увижу ли я в школе Тиллю.

— Какую Тиллю, милый? — спрашивала Вера Александровна.

— А ту, у которой собака и от которой я получил серьгу.

— Не думаю. Ведь это было у тебя там дома.

— Да, дома, — шептал мальчик.