Он косо и не без опаски поглядывает на Гека Финна.
Из тех, что даже в суд
Несут
Безжизненных котят!
Гек: А вот я тебе покажу уличных мальчишек! Я тебе покажу безжизненных котят! Я тебе сейчас этой дохлой кошкой в ухо засвечу!
Том: Правильно, Гек! Чего он обзывается! И чего он нас учит! Эх, плохо с этими взрослыми! Придется все-таки уйти в разбойники…
Молчалин (наставительно):
В твои лета не должно сметь
Свое суждение иметь.
Гек: Долой этого обвинителя! (Свистит.)
А.А.: Гекльберри Финн! Еще одно нарушение – и Швейку придется вас вывести!
Швейк (охотно): Осмелюсь доложить, мне это не впервой! Когда, бывало, у нас, в трактире "У чаши" какой-нибудь пан раскричится больше чем нужно, то трактирщик Паливец говорит мне…
А.А. (измученно): Ах, Швейк, не о том речь! Помолчите, пожалуйста. Господин Молчалин, продолжайте.
Молчалин (торжественно):
Теперь взглянуть извольте на истца!
Я не видал прелестнее лица!
Скажу от сердца полноты;
Мне сладостна его приятность.
Я в нем сейчас нашел свои черты:
Умеренность и аккуратность!
Гена (наконец и он не вытерпел): Архип Архипыч! Да как же вы позволяете Тома Сойера ругать? И кому? Молчалину! Ведь он тот же Сид, только взрослый!
А.А. (он, кажется, уже не рад, что взялся председательствовать в этом беспокойном суде): Гена, хоть ты помолчи! У меня голова кругом идет… Господин Молчалин, вы, впрочем, тоже нарушаете порядок. Обсуждать достоинства и недостатки истца – не дело обвинителя. У вас есть что сказать по поводу нашего разбирательства? Выскажите прямо ваше мнение!
Молчалин:
Извольте, вот оно: дабы не дать загнить
Здоровому доныне организму,
Я требую – болезнь искоренить
И Тома Сойера подвергнуть остракизму!
Зал так и ахает. Раздается радостный взвизг Сида, но все сразу же заглушено могучим голосом Портоса.
Портос: Мой друг д'Артаньян! Что говорит этот прилизанный господин? Тома Сойера изгнать? О, я начинаю подозревать: не переодетый ли он гвардеец кардинала?
Д'Артаньян: Успокойтесь, Портос. Даже кардинал Ришелье не взял бы в свою гвардию такое ничтожество.
А.А. (звонит в колокольчик): Господа, господа! Я прошу вас не оскорблять общественного обвинителя!
Гена (в азарте): А он другого и не заслуживает! Ханжа!
Д'Артаньян (Гене): Потерпи, малыш! Вот кончится суд, и мы с Портосом охотно станем твоими секундантами.
Молчалин (льстиво и испуганно):
Я вашей восхищен отвагой,
Но, к сожаленью, не владею шпагой…
Портос: Ничего! Мы тебя научим! (Густо хохочет.)
А.А.: (в отчаянии) Швейк! Вы плохо выполняете свои обязанности!
Швейк (гордо): Осмелюсь доложить, вот в этом меня никто никогда не упрекал! Когда я был ординарцем одиннадцатой маршевой роты, меня даже посадили под арест за то, что я слишком рьяно исполнял свои обязанности. Дело было так…
А.А.: Ну хорошо, хорошо… Потом!.. Начинаем допрос свидетелей! Первым вызывается свидетель защиты негр Джим. Швейк, введите свидетеля!
Швейк: Осмелюсь доложить, он не идет.
А.А.: Почему?
Швейк: Он боится. Он говорит, что ни разу в жизни не был в суде.
А.А.: (очень мягко). Джим, вы не должны бояться. Вы должны рассказать суду всю правду.
Гек: Валяй, Джим!
Том: Джим, да перестань ты так трястись!
Гена: Поймите, Джим! Ведь этим вы Тому поможете!
Джим (дрожа): Слушаюсь, молодой господин…
А.А.: Ну, Джим, что вы можете сказать об ответчике?
Джим: О ком, сэр?
А.А.: О Томасе Сойере.
Джим: О, масса Том очень хороший белый джентльмен! Он много помогал Джиму. Однажды масса Том спас Джима от верной смерти. Меня хотели продать на Юг. Это очень страшно для бедного негра. А масса Том спас меня. Он устроил мне побег.
Молчалин: Позвольте мне вмешаться, ваша честь!
А.А. (невольно впадая в ямбический тон): Я вижу, есть у вас вопрос?
Молчалин:
Да-с, есть!
Известно ль вам, почтенный Джим, о том,
Что Гек и Том
У бедной тети Салли,
Проникнувши в ее гостеприимный дом,
Рубашку увели?.. Pardon, украли!
А.А.: Что вы на это скажете, Джим
Джим: Это сущая правда, ваша честь. Масса Том требовал, чтобы я записывал на этой рубашке свои мысли. А какие могут быть мысли у бедного негра? К тому же я и писать-то не умею. Но масса Том был очень добр ко мне. Он позволил мне заполнять эту белую рубашку любыми каракулями. А то, что писать приходилось кровью, так за это я на него не в обиде, ваша честь. Они уж так потрудились с Геком, так потрудились! Чего только стоило втащить ко мне в сарай этот точильный камень! В нем ведь весу – то пуда четыре, не меньше. И масса Том собственноручно написал на камне: "Здесь, мол, тридцать семь лет томился в неволе побочный сын Людовика Четырнадцатого". А я уж только выдалбливал по написанному. Это не так уж и трудно было. Писать-то я не умею, а камни обтесывать привык…
Швейк: Осмелюсь доложить, это бывает! Я знавал одного профессора, так тот тоже не умел ни читать, ни писать. И ничего! Просто лекции без бумажки читал. Прямо так, на память…
А.А. (решив не обращать внимания на Швейка): Свидетель, вы можете что-нибудь добавить к сказанному?
Джим: Могу, ваша честь. Очень хороший белый джентльмен масса Том. Ей-богу!
А.А.: Джим, вы свободны… Швейк, пригласите теперь свидетельницу Хочкис.
Швейк: Ну, эта просить себя не заставит. Она уже давно так и рвется в бой.
Миссис Хочкис (трещит, как сорока): Ваша честь, поверьте мне, этот Том – сумасшедший. Я так сразу и сказала сестрице Дэмрел, – помните, сестрица Дэмрел? – он, говорю, сумасшедший. И всем говорю, и вам скажу: он сумасшедший, помяните мое слово…
А.А.: Почему вы в этом так уверены?
Миссис Хочкис: Да все на это указывает! Возьмите хоть этот точильный камень…
А.А.: В самом деле, Швейк, возьмите этот точильный камень! Он нам пригодится как вещественное доказательство.
Швейк: Осмелюсь доложить, мне этот чертов камень нипочем не поднять!
А.А.: Ну пусть вам поможет кто-нибудь… Господин Портос, я думаю, вам это будет по силам?
Портос: Мне? Этот камешек? Эту песчинку? Эту пушинку? Оп!
Он грохает на стол тяжеленный камень.
А.А.: Спасибо, господин Портос. Свидетельница, продолжайте…
Миссис Хочкис (продолжает тараторить): Вот я и говорю – возьмите вы этот камень: ну разве станет какое-нибудь разумное существо вырезать на нем все эти дикие надписи? Что у кого-то здесь разорвалось сердце, а кто-то томился здесь тридцать семь лет и все такое – побочный сын какого-то, прости господи, Людовика и тому подобный вздор…
А.А.: Словом, вы утверждаете, что ответчик невменяем?
Миссис Хочкис: Верно вам говорю, ваша честь, невменяем. Как есть невменяем.
А.А.: То есть вы настаиваете на экспертизе?
Миссис Хочкис: Да нет, ваша честь. Тут и этой… искпертизы никакой не надо. Вам всякий скажет. Спросите хоть у сестрицы Данлеп, хоть у братца Пенрода. Они все это своими глазами видели. Он сумасшедший, я с самого начала так и сказала, и это я буду говорить теперь, и это я буду говорить до конца своих дней, этот мальчик сумасшедший, как Навуходоносор…