Гена:
Это ж надо!
Баян (он уже на сцене и ведет себя как заправский конферансье):
Внимание!! Пардон, месье, медам!
Силянс! По-русски говоря, – ни слова!
Сейчас имею честь представить вам
Петра Андреича Гринева!
Аплодисменты.
Петруша (робко).
Я… на досуге… как-то намарал…
Один пустяк… Вернее, мадригал.
Я вас не утомлю: в нем строк всего двенадцать…
Голоса:
– Читайте!
– Просим!
– Нечего ломаться!
Петруша (откашлявшись, начинает заунывно читать):
"Мысль любовну истребляя,
Тщусь прекрасную забыть,
И ах, Машу избегая,
Мышлю вольность получить!
Но глаза, что мя пленили,
Всеминутно предо мной;
Они дух во мне смутили,
Сокрушили мой покой.
Ты, узнав мои напасти,
Сжалься, Маша, надо мной,
Зря меня в сей лютой части
И что я пленен тобой".
Аплодисменты.
Голоса:
– Вполне отменно!
– Чинно!
– Благородно!
– Шарман!
– Хотя… немножко старомодно…
– Прелестно!
– Браво!
– Виртуоз стиха!..
Гена:
Архип Архипыч! Что за чепуха!
Зачем он строит из себя поэта?
Петрушу я люблю, но не за это!..
А.А.:
Не горячись. Здесь этот аргумент
Не прозвучит. У них – свои законы.
Баян (громогласно):
Силянс! На соискание короны
Еще один явился претендент!
Гена:
Вот чучело! А это кто такой?
Баян:
Поэт Никифор Ляпис-Трубецкой!
Я просто счастлив предоставить слово
Герою книги Ильфа и Петрова!
Аплодисменты.
Ляпис (читает, "поэтически" завывая):
"Служил Гаврила почтальоном,
Гаврила письма разносил…"
Баян (перебивая его):
Никифор! Милый! Я ж просил!..
Ты слишком стал каким-то… монотонным.
Ну, сколько ж можно шпарить про Гаврил?
Ты новое хоть что-то натворил?
Ляпис:
Я? Натворил!
Баян: Ну, так давай скорее!
Ляпис (гордо):
Куда спешить? Шедевры не стареют!
По-моему, Баян, ты груб и глуп!
А я в стихах известный однолюб…
Сейчас прочту трагические сцены,
Такие – закачаешься, браток!
(Читает с надрывом.)
"Страдал Гаврила от гангрены!
Гаврила от гангрены слег!"
Баян:
Старик! Опять ты кормишь нас старьем!
Тут выборы, а не "старье – берем"!
Ляпис:
Ну, пес с тобой… Есть у меня одно…
Такое как бы вроде полотно…
Такая эпопея… Прямо чудо!
Ну, правда, не закончена покуда,
Но уж такого ты, брат, не слыхал,
И тут не место всяким там упрекам…
(Читает.)
"Служил Гаврила хлебопеком!
Гаврила булки выпекал!"
(Замолкает в ожидании рукоплесканий.)
Осторожный голос:
И это все?
Ляпис:
Пока что – все!
Голоса:
– Отлично!
– Лирично!
– Поэтично!
– Лаконично!
– Какой поэт!
– Ну прямо от земли!
– Ах, он вполне годится в короли!
Баян (старается перекричать этот шум):
Силянс! Пардон! Поэт Владимир Ленский!
С душой, как говорится, геттингенской!
Гена:
Архип Архипыч! Он-то здесь при чем?
Ему что делать с этим дурачьем?
По-моему, они тут все сбесились!..
А.А.:
Нет, не совсем. Не так глупы они.
Ленский (томно):
"Куда, куда вы удалились
Весны моей златые дни?..
Паду ли я, стрелой пронзенный,
Иль мимо пролетит она,
Все благо: бдения и сна
Приходит час определенный;
Благословен и день забот,
Благословен и тьмы приход!.."
Голоса:
– Как мило!
– Браво!
– Ах, как он пригож!
– Совсем на лорда Байрона похож!
Баян (в голосе его зазвучали торжественные нотки):
Месье, медам! Гражданочки и дамы!
Забить осталось главный гвоздь программы!
Вот этот гвоздь, увесистый весьма!
Бессменный наш король, Прутков Козьма!
Эти его слова встречены настоящей овацией.
Голоса:
– Ура!
– Виват!
– Козьма, привет прими!
– Читай скорее!
– Не томи!
Прутков (торжественно):
"На взморье, у самой заставы,
Я видел большой огород.
Растет там высокая спаржа;
Капуста там скромно растет.
Там утром всегда огородник
Лениво проходит меж гряд;
На нем неопрятный передник;
Угрюм его пасмурный взгляд…"
Гена (тихо):
Архип Архипыч! С этим королем,
По-моему, дела иметь опасно…
Откуда он все это сдул?..
А! Ясно! Сравните…
А.А.:
С чем?
Гена:
С "Воздушным кораблем":
"Из гроба тогда император,
Очнувшись, является вдруг;
На нем треугольная шляпа
И серый походный сюртук".
А.А. (так же тихо):
Да, Геночка, ты верно угадал.
Но-тсс!.. Иначе вызовем скандал!
Прутков (продолжает).
"…Намедни к нему подъезжает
Чиновник на тройке лихой.
Он в теплых, высоких галошах,
На шее лорнет золотой.
"Где дочка твоя?" – вопрошает
Чиновник, прищурясь в лорнет,
Но, дико взглянув, огородник
Махнул лишь рукою в ответ.
И тройка назад поскакала,
Сметая с капусты росу…
Стоит огородник угрюмо
И пальцем копает в носу".
Шквал аплодисментов.
Голоса:
– О наш король!
– Наш властелин!
– Наш гений!!
– Ты победил!
– Да, никаких сомнений!
– Ах, от него давно я без ума!
– Да здравствует великий наш Козьма!
Баян:
Силянс! Победа снова за Прутковым!
Король венком венчается лавровым!
Баян торжественно возлагает на макушку Козьмы Пруткова лавровый венок. Козьма с достоинством, как должное, принимает эту награду. И тут вдруг на сцене появляется новый персонаж. Худой, высокий, он выходит на авансцену, сразу заслонив собой всю церемонию венчания короля поэтов.
Баян:
А это кто сюда без спросу прет?
Пардон, месье! Зайдите через год!
Местов, как говорится, больше нет!
Вы кто такой? Откуда?
Незнакомец (голос его низок и глубок, а интонации сразу выделяются в этом шутовском гомоне):
Я – Поэт!..
Баян (издевательски):
Видали невидаль? Да мы тут все – поэты!
А впрочем, может, там у вас – куплеты?
Веселенькое что-то? Тра-ля-ля?
Тогда – повеселите короля!
Поэт:
"Ищите жирных в домах – скорлупах
и в бубен брюха веселье бейте!
Схватите за ноги глухих и глупых
и дуйте в уши им, как в ноздри флейте".
Недоумевающие голоса:
– Таких куплетов не было доселе!..
– "Веселье бейте!.."
– Хорошо веселье!
Поэт:
"Граненых строчек босой алмазник,
взметя перины в чужих жилищах,
зажгу сегодня всемирный праздник
таких богатых и пестрых нищих".
Голоса:
– Какой кошмар!
– Ах, как непоэтично!
– Неэстетично!
– Просто неприлично!
– Такого сраму не было вовек!
Гена:
Ого, Архип Архипыч, ну и крики!
Чем разозлил их этот человек?
И что, он тоже из какой-то книги?
А.А.:
Да, он герой трагедии одной
Печальной, страстной, горестной и хлесткой…
Гена:
А автор кто?
А.А.:
Владимир Маяковский.
Он был в ту пору очень молодой…
Поэт:
"Придите все ко мне,
кто рвал молчанье,
кто выл
оттого, что петли полдней туги, -
я вам открою
словами,
простыми, как мычанье,
наши новые души,
гудящие,
как фонарные дуги…
Вам ли понять,
почему я
спокойный насмешек грозою
душу на блюде несу
к обеду идущих лет.
С небритой щеки площадей
стекая ненужной слезою,
я,
быть может,
последний поэт".