Гена (вполголоса): Архип Архипыч, это еще что за тип?
А.А. (так же): Неужели ты не узнаешь его, Геночка?.. Здравствуйте, господин Беликов!
Беликов (сухо): Честь имею.
Гена: А, вот это кто! Беликов! Чеховский человек в футляре!
А.А.: Не соблаговолите ли вы объяснить нам, что побудило вас принять участие в нашем разговоре?
Беликов: Извольте-с! Я вмешался, дабы указать вам на недопустимость вашего поведения. Да-с! На легкомыслие, совершенно неприличное для воспитателя юношества.
А.А.: Вот как? И в чем же оно проявилось, это мое легкомыслие?
Беликов: Вы изволили сейчас сказать этому молодому человеку, что господин Прутков не поэт.
А.А.: Да, именно это я и сказал. Вы поняли меня совершенно правильно.
Беликов (в ужасе): Тсс! Опомнитесь! Что вы такое говорите?! Нас могут услышать!
А.А.: А нас и так слушают по радио – и, надеюсь, слушают многие. Почему вас это так пугает? Даже если бы я был не прав, что в этом ужасного? Вот вы сейчас докажете всем, что я ошибаюсь – и дело с концом.
Беликов: Так-то оно, конечно, так, да как бы, знаете, чего не вышло!
А.А.: Помилуйте, что же из этого может выйти?
Беликов: Если мы с вами, взрослые люди, станем спорить друг с другом, то что же тогда остается делать ученикам? Им остается только ходить на головах! Господин Прутков – Директор Пробирной Палаты, лицо в высшей степени уважаемое, а вы о нем так непочтительно… Как старший товарищ, я считаю своим долгом предостеречь вас. Да и почему вы решили, что господин Прутков не поэт? Как же он не поэт, ежели стихи пишет? Кто же он тогда, по-вашему?
А.А.: А вы уверены, что всякий пишущий стихи имеет право называться поэтом?
Беликов: Да какие же еще могут быть суждения на сей счет? Древние греки, изучению коих я посвятил свою жизнь, понимали под словом "поэзия" именно стихотворные произведения. И всякое человека, умеющего сочинять стихи, именовали поэтом.
Гена: Слышите, Архип Архипыч? Я ведь вам то же самое говорил!
А.А.: Поздравляю, Гена, ты нашел себе достойного союзника!
Гена (смущенно): А что? Он ведь все-таки учитель гимназии. Он, наверно, про это знает. Разве он неправильно про древних греков сказал?
А.А.: Про греков-то все правильно. У них поначалу все так и было. Но, насколько я понимаю, Козьма Прутков – не древний грек. Впрочем, не о том речь… Итак, господин Беликов, вы считаете, что и поныне всякий человек, умеющий сочинять стихи, может быть удостоен высокого звания поэта?
Беликов: Разумеется! Ибо согласно циркуляру, гласящему…
А.А.: Извините, что я вас прерываю. Бог с ним, с циркуляром… Я вижу, к нам приближается один весьма известный в здешних местах стихотворец. Давайте я вас с ним познакомлю. Он почитает нам свои стихи, а вы дадите заключение, можно ли его назвать поэтом.
Беликов: Извольте. Я только не знаю, смею ли я взять на себя такую ответственность. Как бы, знаете, чего не вышло… Дойдет до директора, до попечителя…
А.А.: Не беспокойтесь, мы им ничего не скажем… А вот и наш стихотворец!
В самом деле, пока Архип Архипович уговаривал Беликова, к ним приблизился человек странного, если не сказать нелепого вида. Он в сильно поношенном капитанском мундире, а на лице его выражение, увы, явного слабоумия.
А.А.: Познакомьтесь, господа! Это господин Беликов. А это капитан Лебядкин. Прошу любить и жаловать.
Беликов: Простите, я недослышал… Как? Лебядкин?
Лебядкин (с драматическим пафосом): Увы! Я, может быть, желал бы называться князем де Монбаром, а между тем я только Лебядкин – от лебедя… Я, может быть, желал бы называться Эрнестом, а между тем принужден носить грубое имя Игната… Игнат Лебядкин к вашим услугам.
А.А.: Я полагаю, господин Беликов, вам знакомо это имя?
Беликов: Нет-с, не имел такой чести.
А.А.: Вот как? Вы не знаете капитана Лебядкина, знаменитого персонажа Достоевского? Так, может, вы и Достоевского не читали?
Беликов: Осмелюсь заметить, я преподаю не российскую словесность, а древнегреческую.
А.А.: Ну хорошо. Не знакомы, так познакомитесь… Господин Лебядкин, не прочтете ли вы нам что-нибудь? Ведь вы, насколько я знаю, занимаетесь поэзией?
Лебядкин: Я поэт, сударь! Поэт в душе! И мог бы получать тысячу рублей от издателя, а между тем принужден жить в бедности… Однако ж вы просили меня прочесть… Извольте, я прочту пиесу "Таракан". Это есть собственное мое сочинение. (Читает.)
Жил на свете таракан,
Таракан от детства,
И потом попал в стакан,
Полный мухоедства…
Место занял таракан,
Мухи возроптали,
Полон очень наш стакан,
К Юпитеру закричали…
А.А.: Благодарю вас капитан. Пока довольно.. Что скажете, господин Беликов? Каковы стихи?
Беликов: Недурно. Совсем недурно. Но есть одна погрешность. Последняя строка не укладывается в размер. Я бы посоветовал вам заменить Юпитера Зевсом. Ведь Зевс у древних греков то же, что у римлян Юпитер. Так что смысл никоим образом не пострадает. А стихи станут гораздо благозвучнее. Поверьте, в этом я понимаю более, чем кто-либо иной. О, если б вы только знали, как прекрасен, как звучен древнегреческий язык! (Наслаждаясь.) Ан-тро-пос!..
Лебядкин: Как вы говорите? К Зевсу? (Читает.)
Место занял таракан,
Мухи возроптали,
Полон очень наш стакан,
К Зевсу закричали…
(Радостно.) В самом деле, так лучше!
Гена: Архип Архипыч! Видите? Он все-таки кое-что понимает, этот Беликов! Стихи-то и правда получше стали.
А.А.: Во всяком случае, они стали более гладкими.
Лебядкин (Беликову): Я вижу, вы большой дока по этой части! Позволите ли прочитать вам еще одно мое сочинение?
Беликов: Что ж, читайте.
Лебядкин (с пафосом):
О, как мила она, Елизавета Тушина!
Когда с родственником на дамском седле летает,
А локон ее с ветрами играет
Или когда с матерью в церкви падает ниц,
И зрится румянец благоговейных лиц!
Ну, каково?
Гена (после паузы): Это и не стихи вовсе. Ни складу, ни ладу…
А.А.: Да, боюсь, что тут и сам господин Беликов не сможет ничего присоветовать.
Беликов: Это отчего ж-с?
А.А.: Да оттого, что стихи непоправимо плохи.
Беликов: Ошибаетесь. Их тоже можно поправить. То есть сам я навряд ли бы с этим справился. Но, по счастию, у меня имеется надежное руководство.
Гена: Руководство? Какое еще руководство?
Беликов: А вот-с, не угодно ли взглянуть…
Гена: Действительно, руководство… (Читает.) "Полная школа выучиться писать стихи. Сборник примеров и упражнений для самоизучения в самое короткое время и не больше как в пять уроков сделаться поэтом…"
А.А.: Какая глупость.
Беликов: Как вы можете так говорить? Да еще при юноше! Вы человек уже пожилой, должны с осторожностью выбирать выражения, а вы так манкируете! Ох, как вы манкируете!
А.А.: Да почему же я не могу назвать глупую книжку глупой?
Беликов: Потому что она разрешена к печати вышестоящим начальством как весьма полезное и ценное издание. Тут не просто теория, но практическое руководство. Вот-с, взгляните. Упражнение нумер один…
А.А. (читает): "Упражнение номер один:
Пока поэта не требует Аполлон к жертве священной,