Света суетного в заботах погружен он малодушно…"
Гена: Ха-ха-ха! Вот это да! Это они Пушкина так изувечили!
Беликов: Остановитесь, молодой человек! В вашем возрасте весьма пагубно смеяться над печатным словом! Извольте лучше читать дальше.
Гена (читает): "Исправьте это умышленно искаженное пушкинское четверостишие: последнее слово 1-й строчки должно быть – "поэта", 2-й строчки – "Аполлон", 3-й-"света", 4-й – "погружен".
А.А.: Послушайте, господин Беликов, неужели вы верите, что эти дурацкие упражнения могут научить человека быть поэтом?
Беликов: А вот сейчас я на основании этого руководства преподам господину Лебядкину один наглядный урок, и вы сам тотчас в этом убедитесь!
А.А.: Ну-ка, ну-ка, попробуйте!
Беликов: Господин Лебядкин! Сделаемте такой опыт. Подсчитайте, сколько слогов имеется в каждой строчке вашего стихотворения…
Лебядкин: Слушаюсь! Только я буду читать, а уж вы, господа, сделайте милость, загибайте пальцы. А то мне одному, пожалуй, и не справиться… (Читает по слогам.) "О-как-ми-ла-о-на…"
Гена: Шесть слогов!
Лебядкин: "Е-ли-за-ве-та-Ту-ши-на…"
Гена: Восемь!
Лебядкин: "Ко-гда-с-род-ствен-ни-ком-на-дам-ском-сед-ле-ле-та-ет…"
Гена: Четырнадцать!
Лебядкин: "А-ло-кон-е-ё-свет-ра-ми-иг-ра-ет…"
Гена: Одиннадцать!
Беликов: Вот видите! Шесть, восемь, четырнадцать и одиннадцать! А ежели вы хотите, чтобы ваши стихи были столь же благозвучны, как древнегреческие гекзаметры, вы должны следить, дабы в рифмующихся строчках было одинаковое количество слогов…
Лебядкин (потрясение): Ишь ты… А как же это сделать?
А.А.: Ну, это очень просто. Выбросьте лишние слова – и все. А те, что не влезают в размер, замените другими.
Лебядкин: ..Легко сказать!
А.А.: Да нет, и сделать легко. Ну вот хотя бы так:
О боже, как мила она, Елизавета Тушина,
Когда в седле своем летает,
А локон с ветерком играет
Иль в церкви упадает ниц
Среди благоговейных лиц…
Гена: "0-бо-же-как-ми-ла-о-на…" Восемь! "Е-ли-за-ве-та-Ту-ши-на". Тоже восемь! "Ког-да-в-се-дле-сво-емле-та-ет…" Девять! "А-ло-кон-с-ве-тер-ком-иг-ра-ет…" И тут девять!.. Архип Архипыч! Почему ж вы тогда сказали, что эта книжка дурацкая?
А.А.: Потому, что так оно и есть.
Гена: Но вот же вы сами сейчас сделали все так, как в ней написано, и стихи сразу стали в тысячу раз лучше!
А.А.: Нет, Геночка! Это тебе только кажется. Я ведь уже говорил, что стихи стали не лучше, а глаже. Ну, более складными, что ли… А ведь ты, по-моему, еще в прошлом нашем путешествии убедился, что складные вирши это еще далеко не стихи, а тем более – не поэзия…
Гена: Ну да, надо еще, чтобы смысл был…
А.А.: И не только смысл…
Гена: А чего еще?
А.А.: Очень часто бывает, что в стихотворении и размер соблюден, и рифма на месте, и даже смысл есть, а поэзия в нем; как говорится, и не ночевала…
К нашим героям приближается еще одна, тоже весьма своеобразная, фигура. Это человек с довольно благообразной внешностью, традиционной для русского интеллигента начала века: "чеховская" бородка, пенсне. Однако выглядит он более чем странно. Похоже, что он совершенно гол. Наготу его прикрывает только байковое одеяло. Из-под одеяла виднеются голые волосатые ноги. В руках – толстый том в роскошном золоченом переплете.
Человек, завернутый в одеяло: Я к вам пришел навеки поселиться!
А.А.: А, Васисуалий Андреевич! Вы как нельзя более кстати!
Гена: Архип Архипыч, кто это? Странный какой! Почему он без штанов? И в одеяло завернут!
Беликов: Я полагаю, это не одеяло, а древняя тога.
А.А.: Да нет, именно одеяло. Но вот то, что ты его, Геночка, не узнал, это для меня удивительно. Это же Васисуалий Лоханкин.
Гена: Ну да! Из "Золотого теленка"!
Лоханкин (замогильным голосом):
Я к вам пришел навеки поселиться.
Надеюсь я найти у вас приют…
Беликов: Позвольте! Как это то есть приют? В таком виде? Я решительно протестую! Что скажет попечитель, если увидит меня в обществе человека, разгуливающего без панталон!.. Ступайте к себе домой!
Лоханкин:
Уж дома нет. Сгорел до основанья,
Пожар, пожар пригнал меня сюда.
Успел спасти я только одеяло
И книгу спас любимую притом…
А.А.: Как видите, друзья мои, Васисуалий Андреевич изъясняется чистейшим пятистопным ямбом. И при этом связно выражает то, что его волнует…
Лебядкин (завистливо). Да, так и щелкает, шельма, эти самые ямбы. Ровно орехи!
А.А.: И все же стихи его от этого поэзией, увы, не становятся.
Гена: А у него рифмы нету!
А.А.: Ну, не в рифме дело. Бывают ведь и так называемые белые стихи. Без рифм. Белым стихом написаны многие шедевры Пушкина, Лермонтова, Блока… Впрочем, если хочешь, Геночка, в ямбах Васисуалия Лоханкина тоже сейчас появится рифма. Ну-ка, Васисуалий Андреич, поднатужьтесь! Скажите нам то же самое, только в рифму!
Лоханкин (послушно):
Уж дома нет. Беда врасплох застала.
Огонь уж поглотил мой бывший дом.
Успел спасти я только одеяло
И книгу спас любимую притом.
А.А.: Как, Геночка? Сильно выиграли стихи Лоханкина оттого, что в них появилась рифма?
Гена: Да нет, не очень…
А.А.: Вот так же точно дело обстоит и со стихами капитана Лебядкина. Их можно выправить, пригладить, причесать, но поэтом он от этого не станет.
Лебядкин (оскорбленно): Я – не поэт? Хорошо же сударь! Вы еще услышите об Игнате Лебядкине! Прощайте, вы, лицемер!
Беликов: Позвольте и мне откланяться. Я вижу, милостивый государь, вы неисправимы. С вами опасно иметь дело. Ах, как бы теперь чего не вышло! Как бы чего не вышло!..
Лоханкин:
Куда же вы? Постойте! Погодите!
Зачем, зачем бросаете меня?
Где мне искать моей сермяжной правды?
О, люди черствые и мерзкие притом!..
(Бежит вслед за Беликовым и Лебядкиным.)
А.А.: Ну вот, все ушли. И бог с ними… Что ж, Гена, надеюсь, теперь ты понял, почему та область Страны Литературии, в которой живут герои, подобные Лебядкину, Лоханкину, Ляпису, Козьме Пруткову, не может быть названа Республика Поэзия. Скорее, ее можно окрестить Антипоэзией…
Гена: Может, мы так ее и назовем?
А.А.: Да нет, не стоит. Как говорится, от добра добра не ищут. Лучшего названия, чем Эпигония, нам с тобой не найти. Я бы только добавил еще одно слово…
Гена: Какое?
А.А.: Провинция… Не графство, не королевство, не республика, не область, а именно провинция! Ведь Эпигония – самая заштатная, самая захолустная, самая провинциальная часть Страны Литературных Героев.
Гена: Архип Архипыч, а она большая – эта Эпигония?
А.А.: Огромная! Эпигония – одна из самых обширных и густо населенных областей Литературии.
Гена: Не понимаю, откуда в Стране Литературных Героев набралось столько писателей, пусть даже самых захудалых?
А.А.: Так ведь в Эпигонии живут не одни только создатели, но и потребители эпигонской литературной продукции. Кстати, именно поэтому было бы неправильно называть эту область Графство Графоманское. Тут живут не только графоманы, но и их многочисленные читатели, почитатели, поклонники.