Выбрать главу

Толчея ужасная. Я слышу гортанные звуки различных африканских языков, но не могу различить, что это — крио, менде или темне. По-английски говорит только половина населения Фритауна, но жестикуляция торговцев понятна всем. Ну же, подходи и покупай! Невозможно не заразиться этой торговой лихорадкой. По накалу страстей традиционные африканские рынки уступают разве только азиатским базарам.

Однако фотографировать приходится с большой осторожностью. Пока я выступаю как потенциальный покупатель, сердца всех продавцов прямо-таки летят мне навстречу, но стоит мне сделать движение, чтобы поднять фотоаппарат, как беззаботный смех девушек замирает, а дружелюбные взгляды торговцев леденеют. Одни немедленно отворачиваются, другие даже всерьез раздражаются. Последние — мусульмане, свято чтущие законы своей религии, которая запрещает изображать людей. Снимать же скрытой камерой я, к сожалению, не могу. Слишком много глаз вокруг, они неотрывно следят за каждым моим движением. Щелканье фотоаппарата не только привлекло бы всеобщее внимание, но и вызвало бы оживленные комментарии, выражающие подозрительность, интерес, враждебность, любопытство, недовольство, восторг. Реакции так же разнообразны, как сама африканская действительность, и быстро переходят от одной крайности к другой. И то подумать, что сказали бы у меня на родине, если бы какой-нибудь иностранец вот та, к назойливо лез повсюду со своим фотоаппаратом! В итоге всякий раз, желая сделать снимок, я вступаю в переговоры с моей натурой, чтобы за небольшие чаевые получить ее согласие. Увы, в награду за вежливость я очень часто получаю фотографии, лишенные естественности.

Я даже решил придерживаться вымогательской, по существу, системы — покупать только в том случае, если разрешат фотографировать, — и попытался испробовать ее на молодой матери, сидевшей со своим мальчонкой между грудами плодов папайи и благоухающего манго. Женщина сразу согласилась подчиниться моей «системе» и покорно заулыбалась. Только я собрался заснять живописную сцену, как появился муж женщины. Мне он погрозил кулаком, а на жену раскричался: «Убирайся отсюда!» Подхватив малыша, она быстро убежала за пределы досягаемости моей камеры.

С сожалением я покачал головой и со звоном опустил в карман предназначенную женщине монету. Муж на миг замер, его раздражения как не бывало. Но гордость не позволила ему пойти на попятную, тем более что вокруг уже смеялись. Я ушел. «Военные действия» снова помешали мирной сделке!

К слову сказать, в Африке вовсе не просто установить немудреную вроде бы вещь — правильную выдержку. Для этого требуется некоторый опыт. Дело в том, что даже самый чувствительный экспонометр показывает только общую освещенность. В условиях Западной Африки это легко может привести к ошибке, так как почти черные лица большинства ее жителей поглощают много света. Если не открыть диафрагму на одно-два деления, они получаются на снимке пятном. Фотограф должен найти компромисс между темной окраской кожи и светлым фоном, подсвеченным солнцем. Только опыт может научить делать правильную выдержку, гарантирующую надежные результаты.

В тот же день на перекрестке незнакомый молодой африканец доверительно тронул меня за плечо: я должен сделать ему любезность и сфотографировать его отца, которого он вел за руку. Глубокий старик с резко обозначившимися на лице морщинами производил жалкое впечатление послушного ребенка. Наверное, сын видел, как я в благодарность за позирование совал людям в руку немного мелочи, и решил таким образом чуть поправить свои финансовые дела. За этим дело не станет: и я полез в карман за десятицентовой монетой. Но нет, деньги ему не нужны, он хочет получить фотографию своего отца. И притом немедленно! Я ответил, что так быстро дело не пойдет. Африканец сердито возразил, что он уже видел нечто подобное, а я его просто обманываю. На доску была поставлена моя честь. Как быть? Объяснить ему процесс получения негативов и позитивов? Наверняка какой-нибудь американский турист с камерой «Поляроид», действующей, как известно, на основе длящегося секунды газового проявления, внес смуту в представления местных жителей о фотографировании. А я с моей «медленной техникой» должен расхлебывать теперь заваренную им кашу. Но мешкать нельзя: вокруг уже собираются прохожие и с интересом прислушиваются к нашему спору. Он может принять неприятный оборот. Иного выхода, как солгать, нет. Итак, я договариваюсь с африканцем завтра утром встретиться у здания парламента.

Это происшествие целый день не шло у меня из головы. Вечером я заперся в ванной комнате Хассана и действительно проявил пленку в ванночке при температуре раствора 29 градусов без добавления закрепителя. Все шло хорошо. Я смогу показать моему «клиенту» по крайней мере негатив. Успокоившись, я повесил пленку сушиться на веревку, а сам пошел спать. Но утром с ужасом обнаружил, что размягчившаяся эмульсия в нескольких местах стекла по подложке. Все мои надежды рухнули! Даст бог, я больше не встречу во Фритауне этого человека!

Чудеса эквилибристики

На следующий день я пошел в фотоателье. Оно находится в центре и пользуется хорошей репутацией. «Фотоработы, обслуживание круглосуточное», — сообщает вывеска. Ателье принадлежит ливанцу. Из «студии» доносится маршевая музыка. Деревянные ставни с внутренней стороны увешаны пожелтевшими под безжалостными лучами солнца снимками в стиле двадцатых годов. В некоторых фото чувствуется стремление придать натуре более живой вид, но потуги на цветное раскрашивание и откровенная ретушь производят жалкое впечатление. На некоторых лицах брови подрисованы просто беззастенчиво. Перед дверью стоят большие поливинилхлоридные ванны с увеличенными фото. В двух ведрах между большими кусками льда плавает несколько пленок. Из одного ведра у меня на глазах утоляет жажду бездомный пес. Над дверью протянута тонкая веревка, и на ней сохнут две пленки. Пыль от проходящих мимо1 машин беспрепятственно проникает в комнату. У меня не возникло ни малейшего желания проявить здесь пленки, хотя я, конечно, с удовольствием посмотрел бы пробы.

На холме за отелем «Парамаунт» я увидел резиденцию премьер-министра. Невзрачное белое здание под красной черепичной крышей стоит в саду, похожем на парк. У входа вытянулись, словно колонны, высокие пальмы. Ворота открыты. Может, премьер-министр за границей? Нет, он здесь: на флагштоке развевается зелено-бело-синий национальный флаг Сьерра-Леоне. Сьерралеонцы так объясняют символическое значение цветов своего флага: зеленый — сельское хозяйство страны, ее природные богатства и горы; белый — единство и справедливость; синий же цвет олицетворяет надежду, что окно в мир, каким является единственная в своем роде природная бухта Сьерра-Леоне, позволит стране внести свой вклад в дело мира во всем мире. Государственный флаг, герб и гимн были приняты в 1961 году после открытого конкурса.

Курица с шестью цыплятами спокойно проходит в открытые ворота, словно в саду премьера больше корма. Резиденция погружена в идиллический покой.

Премьер-министр д-р Сиака Стивенс — друзья называют его Шаки — принадлежит к народу лимба. Еще в колониальный период он пользовался большим авторитетом среди населения, сначала благодаря своей решительной политике на посту профсоюзного руководителя, а затем как мэр Фритауна. Да и сегодня каждый вправе прийти сюда и после соответствующего уведомления лично поговорить с премьером.

Иду дальше по поднимающейся круто вверх асфальтированной улице. Солнце печет убийственно, воздух совершенно неподвижен. Квартал у вершины Тауэр-Хилл, где расположены только официальные учреждения, кажется вымершим. Какой разительный контраст с пестрой толчеей рынка и шумом автомобилей внизу, в городе!

На плато, венчающем Тауэр-Хилл, находится парламент. Его здание было завершено как раз в 1961 году, в год завоевания независимости. Целесообразно построенный низкий дом, без помпезных излишеств, производит скучное впечатление, но в нем все фундаментально и практично.

Здание охраняется сотрудниками госбезопасности, и я прошу одного из них разрешить мне войти. Разрешили, но сумки и фотоаппараты мне пришлось сдать. Никто не хочет рисковать безопасностью.