Берег от Кента до мыса Шиллинг скалистый. На него накатываются огромные волны в четыре-шесть метров, приливы и отливы здесь необычайно сильны. Прибой с ревом бьется о могучие нагромождения черно-коричневых камней, изгрызенных морем и принявших самые причудливые очертания. Сразу за ними начинается густая чаща леса с пышным подлеском. Скалы и глухой лес придают этому участку побережья нечто зловещее. Вот уж действительно идеальное место действия для героев пиратских историй Стивенсона!
Мною овладевает азарт первооткрывателя, и я карабкаюсь на скалы. В невероятно синем море мне вдруг и в самом деле мерещится «Эспаньола», плывущая к таинственному острову сокровищ. Но это всего лишь маленький африканский парусник, держащий курс при слабом бризе на острова Банана, небольшой архипелаг, который можно разглядеть вдали невооруженным глазом.
К действительности меня полностью возвратил громкий голос Корделии: «Пикник! Пикник!» Мы уселись на одну из пирог, лежавших на светлом песке. Каждую такую лодку длиной десять, шириной один метр вырубают из одного цельного ствола. Какими же гигантами должны быть эти деревья!
Жареные цыплята — мы их едим холодными, запивая солодовым пивом, — пробуждают в нас новый приступ энергии. Все мысли снова обращены к поездке.
Уже к вечеру мы приехали в Ньютон, маленькую деревушку с двумя десятками домов под крышами из волнистого железа, школой, железнодорожной станцией и рынком. Здесь живет дядюшка нашего Аки, человек зажиточный. Мы решили обязательно нанести ему визит, ибо, по словам Аки, у него прекрасная фруктовая плантация.
Дядюшка Бенджамин, толстяк, с трудом протискивающийся в дверь своего дома, при виде гостей приходит в восторг. Он прямо-таки трясется от радости, и, когда мы видим, как его огромный живот колышет-ей от кудахтающего смеха, Нам и самим становится весело.
В который уже раз меня поражает африканское гостеприимство. Аки говорил чистую правду. В саду плотными рядами стоят грейпфрутовые деревья. Они походят на наши яблони, только выше их. Внуки хозяина, два шустрых мальчугана, набирают нам большую корзину сочных грейпфрутов. Для этого один мальчик ловко взбирается на дерево, срывает плоды и по одному бросает вниз. Второй ловит их и бережно укладывает в устланную соломой корзину.
Здесь я впервые увидел сикоморы — в саду растет один из простейших видов тутовых, который дядюшка Бенджамин хочет облагородить. В Северо-Восточной Африке это дерево распространено значительно шире, чем здесь, там его сажают в основном для тени. Его поразительные соплодия, свисающие с ветвей, напоминают маленькие зеленые дыни. Они съедобны, но мне не нравятся. Дядюшка пробует их с видом знатока. Если они поддаются легкому нажиму, поучает он меня, значит, созрели. Но плоды сикоморы ценятся мало, главное ее достоинство — древесина. В древнем Египте из нее делали гробы для усыпальниц фараонов.
Апельсины и лимоны тоже поспели, но манго — эти ароматные косточковые плоды были завезены в Африку из Индии — еще висят на деревьях зеленые. Эти вкусные, сочные плоды содержат особенно высокий процент витамина С и широко применяются для приготовления напитков, мармелада, салатов, карри, сладких блюд, мороженого, соусов и многих других кисло-сладких блюд.
Дядюшка Бенджамин заметил мой интерес к фруктовым деревьям, и у нас очень скоро завязался оживленный разговор на темы садоводства. Я узнал, что большинство одногодичных растений засушливых зон дают урожай к рождеству, а маис, маниок и бананы, произрастающие на болотистой почве, плодоносят круглый год. Искусственное орошение увеличивает и число собираемых урожаев, и их объем. По словам дяди Бенджамина, в африканском хозяйстве огромную роль играет маниок. Этот непритязательный куст высотой от одного до пяти метров — одна из важнейших крахмалосодержащих культур тропиков, полностью заменяющая наш картофель. Каждый куст маниока дает под землей от пяти до восьми клубней различной длины и толщины, содержащих до тридцати пяти процентов крахмала. Встречаются клубни почти метровой длины. Маниок известен только в культурном виде. Его выращивали в Центральной и Южной Америке задолго до появления европейцев. В конце XVI века португальские мореплаватели завезли маниок в Западную Африку, где он получил широкое распространение.
После того как мы осмотрели плантацию, перед нами поставили большую калебасу. Такие выдолбленные тыквы различной формы употребляются во всех странах Тропической Африки в качестве сосудов для питья и хранения воды. Они совсем легкие и хорошо переносят перевозку.
Но в той калебасе, что стояла перед нами, была не вода, а пальмовое вино. Дядюшка Бенджамин, наполняя бокалы, в предвкушении удовольствия прищелкивал языком. Этот пенистый напиток не что иное, как сок дикорастущей масличной пальмы, чтобы добыть его, достаточно надрезать ствол. Никакие добавления не требуются. Надо только дать соку перебродить в открытой посуде — и он готов к употреблению. В холодном виде он имеет приятный сладковатый вкус и хорошо утоляет жажду.
Масличная пальма растет на всей территории Сьерра-Леоне, за исключением северных районов. Она любит берега больших рек, сохраняющих воду и в засушливые сезоны. И жители повсюду охотно занимаются подсочкой. Правда, есть государственный указ о сдаче пальмового сока на винно-водочный завод в Веллингтоне, где из него изготовляют джин и другие алкогольные напитки. Хотя крестьяне, естественно, получают за это вознаграждение, они по традиции предпочитают употреблять сок сами.
Масличная пальма дает и пальмовое масло, также находящее широкое применение в домашнем хозяйстве и промышленности, поэтому государство перешло к систематическому разведению масличной пальмы. Древесный питомник Сельскохозяйственной академии в Нджала стремится выводить особенно урожайные виды. Гибриды ниже обычных деревьев — с них легче собирать урожай. Маслосодержащий слой в их плодах толще. Гибрид дает в два раза больше масла, чем дикая пальма. Каждый год питомник выращивает около ста тысяч саженцев.
Калебаса ходила по кругу. Когда показалось дно, наш гостеприимный хозяин велел принести еще одну, но мы с благодарностью отказались: до Фритауна далеко, вечер не за горами, пора ехать.
— Если у вас будет время, вам надо обязательно посмотреть посевы болотного риса в Манге, около Порт-Локо, — сказал на прощание дядюшка Бенджамин.
— Прекрасная идея, — подхватил Хассан. — Я и сам там еще не был. Можем в ближайшие дни отправиться в Манге.
С удовольствием, но сначала я хотел бы закончите «школьную программу» во Фритауне.
Я решил посетить несколько фритаунских школ. Ведь все будущее Сьерра-Леоне зависит от государственной программы образования.
На обратном пути мы пересекли узкое полотно железной дороги.
— Что это такое? — спросил я у Хассана.
— Сьерра-леонская железная дорога, вернее, то, что от нее осталось.
Это одноколейка, которая, делая бесчисленные повороты, соединяет Фритаун с Пендембу, лежащим на триста шестьдесят шесть километров дальше на восток, у самой границы с Либерией. Колея преодолевает множество подъемов, поэтому средняя скорость поезда не превышает тридцати километров в час.
Государственная железная дорога была построена между 1895 и 1916 годами. Для снижения себестоимости строительства англичане выбрали колею шириной семьдесят шесть сантиметров. На трассе встречалось много рек и ручьев, пришлось построить сто одиннадцать мостов, причем два из них длиной свыше двухсот метров. В 1965 году мост через Риби обрушился, целый год на этом участке поезда не ходили, пока с помощью англичан эксплуатацию участка не возобновили. Тогда были даже введены современные тепловозы.
И все же железная дорога нерентабельна. За все время своего существования она никогда не работала успешно. Для этого ей не хватает главного — перевозок крупных грузов. После 1927 года только четыре раза — в 1936, 1937, 1941 и 1942 годах — доходы дороги несколько превысили расходы на ее содержание, а с тех пор ежегодный дефицит перевалил за полмиллиона леоне.