Скоро пасха. В государственном лесничестве Макени никто уже не начинает серьезных дел. Служащие лесничества находятся в том радостном предвкушении отдыха, которое и у нас дома охватывает всех задолго до каждого праздника. «После праздников…» — слышится повсюду. Пробудить сейчас в ком-нибудь служебное рвение просто невозможно.
Поэтому я решил в пасхальные дни на свой страх и риск отправиться через буш в две деревни — темне и лимба, куда можно добраться только пешком. «Баркас» я оставил на попечение Сури и на следующий день, на рассвете, взяв лишь самое необходимое, вышел из дому. В рюкзак я запихал спальный мешок, продукты, пленки и запасные объективы, аппараты повесил на грудь: они должны быть под рукой. Ночью снова была гроза и шел дождь, но сейчас опять вовсю светит солнце.
Странное чувство охватывает, когда идешь один по тихой тропе через буш. Здесь вряд ли можно встретиться с крупными хищниками, но следует остерегаться некоторых видов ядовитых змей — кобр, мамб, гадюк. Ампулы с сывороткой, применяемой при змеином укусе, я оставил у Хассана во Фритауне. Инъекции эти действуют лишь в том случае, если она хранится при температуре ниже 10 градусов по Цельсию, а в моем (багаже нет холодильника. Длинные плотные брюки в принципе должны защищать меня от «ядовитых» сюрпризов.
По бокам тропы растут тамариски и различные пальмы. Иду не торопясь. Мои шаги глухо отдаются в сухой земле. При каждом моем шаге десятки насекомых скачут в разные стороны. Это пестрая короткоусая саранча, неуклюжее существо с выпуклыми ржаво-коричневыми сложными глазами овальной формы, желтой, цвета лимона, переднеспинкой, короткими зеленоватыми крыльями, красивыми — желто-бело-красно-черных оттенков — и сильными ногами, позволяющими прыгать в высоту до двух метров. Окраска саранчи поразительно гармонирует с окружающей средой, но не только служит ей защитой, скрывая от врагов, а вероятно, и отпугивает их.
Над сверкающими соцветиями различных диких растений кружатся крошечные нектарницы. Кажется, что они «стоят» несколько секунд в воздухе перед привлекшим их источником нектара — так быстры и неуловимы для нашего глаза взмахи их крыльев. Несколько раз вижу перед собой на тропинке маленьких бурых бурундуков с длинными пушистыми хвостами. Повсюду порхают роскошные пестрые бабочки всех размеров и форм, только позировать мне они не желают.
В стороне от дороги я обнаружил в густом кустарнике цветущие наземные орхидеи из богатого видами рода Наbеnriа. Их толстый зеленоватый стебель, от которого в разные стороны отходит до двенадцати цветков, лишен листьев, ассимиляция осуществляется непосредственно отростками и корнями. Лиловая губа околоцветника резко контрастирует с его пятью ослепительно-белыми узкими листочками. Она служит орхидее дополнительным средством привлечения опылителей и, выдаваясь далеко вперед, своего рода посадочной площадкой для них. Главные отростки, длиной до восьмидесяти сантиметров, сохраняют большое количество влаги. Как ни странно, дикие цветы, которые в Африке цветут в сухой сезон, будучи срезаны и поставлены в вазу с водой, тотчас же вянут.
На одинокой кокосовой пальме обосновалась огромная гнездовая колония буйволовых ткачиков. Я насчитал сто двадцать гнезд, причем двенадцать из них висели на одной ветке, принявшей под их тяжестью почти вертикальное положение. Этот орнитологический феномен просился на пленку! Вокруг ворковали на деревьях гвинейские голуби. Я целиком углубился в фотографирование ткачиков, когда до моего слуха донесся снизу металлический крик птицы: «тирлинк, тирлинк». Внимательно осмотрел землю вокруг: между короткими кустиками травы прыгали в поисках пищи астрильдовые перепела. Этих маленьких птичек, не больше воробья, легко узнать по яркой белой полоске на груди и на боках, а также по «очкам» — белым овалам вокруг глаз. «Очки» особенно ярко выражены у самцов. Я осторожно подкрался к перепелам и попытался их сфотографировать, но они меня обнаружили. «Пик, пик, пик!» — громко возвестили они об опасности, и один за другим улетели.
Затем я пересек светлый участок леса. Здесь, к моей радости, на деревьях кувыркалась стая юрких белоносых мартышек. Эти маленькие существа с длинными хвостами прыгали с ветки на ветку с легкостью кобольдов[13], будто они почти невесомы. Но это не мешало им все время держаться вместе. Долго я пытался поймать подвижных зверушек в видоискатель, несколько раз уже был готов нажать спуск, но в этот самый миг мартышки прятались за ближайшее дерево или за развилку ветвей, словно играли со мной в прятки. «Ну, шельмы, постойте, я вас все же перехитрю», — подумал я и переменил тактику. Зная, что от природы мартышки очень любопытны, я сел на полянке, вытащил из кармана желтый банан и с аппаратом наготове застыл в неподвижности. Ждать пришлось недолго. Вскоре в кустах раздалось подозрительное шуршание. Метрах в двух от меня появилась мартышка и любопытными круглыми глазками уставилась на меня. На веселой мордочке белым пятном резко выделялся нос. Клик! — нажал я спуск «Пентакона-шесть», и в ту же секунду храброе животное исчезло в зеленой листве. Несколько секунд спустя выглянула другая мартышка, затем еще одна и еще, пока вся стая не осмотрела меня.
А может, не меня? Может, я слишком самонадеян и мартышек привлекал только соблазнительный желтый банан у меня в руке? Может, и так, но, во всяком случае, одна мартышка рассматривала меня, широко раскрыв ротик от удивления, с таким «человеческим» выражением лица, что я с трудом удерживался от смеха. Вдруг вся стая, подавая лающими звуками сигнал тревоги, умчалась. Что случилось? Что заставило их столь поспешно обратиться в бегство? В это время совсем рядом грянул выстрел. В лесу охотник! Тут и я как можно быстрее удалился в противоположном направлении, чтобы не быть принятым за антилопу. Бывает, что в азарте охотники стреляют по любому движущемуся предмету в лесной чаще.
За холмом горел буш. Белые клубы дыма широким фронтом поднимались к небу, отчетливо слышалось потрескивание горящего сухого дерева. Я быстро подошел ближе, но людей нигде не обнаружил. Отчего же возник огонь? Самовозгорание? Или тот охотник неосторожно бросил на землю горящий окурок и от него занялась сухая трава? Установить это было невозможно. Египетские цапли большими стаями спешили к месту пожара, шипящая стена огня как магнитом притягивала их к себе. За несколько минут надо мной промчались сорок три птицы. Они летели за добычей — кузнечиками и другими насекомыми, спасавшимися бегством от огня и дыма. Маленькие белые цапли рассыпались вдоль горящего участка, подобно загонщикам перед охотой.
Кроме них дым привлек орлов, коршунов и грифов, которые в поисках бежавших от огня грызунов и пресмыкающихся кружили на небольшой высоте над саванной. То один, то другой пернатый хищник в охотничьем запале пикировал прямо в клубы дыма, чтобы схватить замеченное животное. Зрелище потрясающее! Но птицам дым вреден не меньше, чем человеку: грифы могут дышать им очень недолго. Некоторые хищники, измученные жарой и дымом, едва находили в себе силы растерзать добытую такой дорогой ценой жертву.
На рухнувшем стволе дерева сидел, сохраняя стоическое спокойствие, старый стервятник. На голом черепе выделялись пурпурно-красные участки вокруг глаз, шея, почти без перьев, была цвета сырого мяса. Грифы в саванне всегда меня интересовали. Ведь они играют в саванне важную роль: питаясь падалью и таким образом уничтожая ее, они препятствуют распространению инфекции, т. е. несут полезную санитарную службу. Но этот стервятник, к моему удивлению, еще и охотился на живых лягушек. Он спрыгивал со своего места, неуклюже пробегал несколько шагов за скакавшей мимо лягушкой, хватал ее трепещущее тело острым изогнутым клювом и, зажав между сильными лапами, начинал уничтожать свою добычу, по свойственной коршунам манере быстро отрывая маленькие кусочки. Другой стервятник, завидуя его охотничьей удаче, несколько раз подбегал поближе, но был вынужден довольствоваться одним созерцанием: порция была слишком мала для двоих. Вдруг из подлеска выскочила маленькая коричнево-черная антилопа дукер и поспешно устремилась вдаль: ей, несомненно, тоже стало неуютно в ее дневном убежище. Она быстро исчезла среди кустов тамариска — в этой чащобе нетрудно найти новое пристанище.
13
Кобольд — в немецком фольклоре нечто среднее между нашими домовым и лешим; описываются обычно в виде безобразных карликов, которые постоянно возятся и шумят.