Абдуллах побежал по деревне, разыскивая паромщика, Френсис же улегся на циновке в тени и с довольным выражением лица принялся набивать свою трубочку. Пристрастие к ней выделяет его из подавляющего большинства африканцев, и Френсис умело использует это обстоятельство. Когда мы принимаем гостей или сами посещаем деревню, Френсис никогда не забывает вытащить трубочку из кармана и не спеша набить ее перед восхищенными взорами любопытных женщин.
«Воришка» на банановой плантации
Наконец Абдуллах нашел паромщика, вернее, прервал его глубокий сон. Узнав, что предстоит работа, тот побежал по деревне и пронзительным свистком поднял на ноги своих подчиненных. Постепенно собралось восемь человек, все в беретах. На Скарсис паромщики пользуются особым почетом. Они не только государственные служащие, но и «живая газета» для окружающих деревень. От пассажиров междугородных автобусов, переправляющихся через Малую Скарсис, они узнают последние новости и самые интересные скандальные истории из жизни Фритауна, Бо, Кенемы или Макени. Они всегда хорошо информированы и, конечно, с гордостью делятся полученными сведениями с другими. На этот раз сенсацией дня были мы. Френсису пришлось все рассказать наиподробнейшим образом. Но он делал это весьма охотно, не забывая время от времени затягиваться своей «коптилкой».
Мы медленно съехали по узкой цементной дорожке к реке. На берегу две женщины заняты большой стиркой. Они энергично колотят мокрые вещи о большие камни, выжимают и развешивают на стальные тросы парома. Младшая из женщин — с сынишкой, коричневым голышом с колокольчиком на шее. Это очень удобно: мать не глядя знает, где находится ее малыш. Я навел на него аппарат, но он в ужасе заковылял к матери и, всхлипывая, уткнулся в юбку. Она, ласково улыбаясь, старалась успокоить ребенка, а я попытался загладить свою вину большой конфетой. После некоторых колебаний мальчик взял конфету, но так и не отпустил спасительный подол.
Между въездом на паром и бетонной дорогой оставалось не больше метра. Машина должна пройти это расстояние по речным камням и только после этого въехать на деревянные мостки перед паромом. Мне это не особенно нравилось, но что поделаешь! С величайшей осторожностью я дал «Баркасу» соскользнуть в воду. Вдруг на мокрых камнях передние колеса вильнули в сторону. Подвеска мотора с силой ударилась о камни и под тяжестью набитой до предела машины согнулась. «Баркас» остался прикованным к месту. Я разразился громкими проклятиями, мои спутники молчали, но по их лицам было видно, как они расстроены. С большим трудом нам удалось общими усилиями вернуть тяжелой машине прежнее положение и благополучно водворить ее на паром. Тут же я полез под машину. На первый взгляд мне показалось, что повреждение не заслуживает серьезного внимания и что на другом берегу я быстро его устраню. Только спустя много времени, в горах за Кабалой, выяснилось, как серьезно пострадал наш «Баркас».
Вскоре все успокоились, паромщики вставили в трос деревянные клинья, один из африканцев нараспев подал короткую команду, и фантастическое сооружение медленно поползло к другому берегу. Проезд бесплатный, за счет казны, но маленькие подарки — залог дружбы. Френсис роздал их команде, все благодарили, а на прощание осыпали нас пожеланиями счастливого пути.
Насколько мы в них нуждались, стало ясно только потом. Безобидные с виду ухабы на шестидесяти километрах дороги после Малой Скарсис оказались куда хуже «рифленого железа» до переправы через реку. «Баркас» то взлетал высоко вверх, то резко устремлялся вниз, прежде чем я успевал этому помешать. Мне все время приходилось притормаживать, чтобы уменьшить раскачивание, ни на миг не мог я оторвать глаза от дороги. Ей я обязан открытием, что автомобиль способен «летать». Несколько раз мы «парили» в воздухе с двумя задранными вверх колесами и были уже уверены, что дальше придется идти пешком. Для меня навсегда останется загадкой, как «Баркас», обычная серийная машина конвейерного производства без каких-либо специальных приспособлений для тропиков, смог одолеть такой трудный участок дороги. Это делает честь создавшим его конструкторам и механикам. Несколько раз помещенная сзади достаточно высоко выхлопная труба сплющивалась наподобие широкого сопла и производила свистящий шум. Мне приходилось ее буквально разрубать зубилом.
И тем не менее мы относительно быстро продвигаемся вперед. Термометр в салоне опять показывает 48 градусов по Цельсию. Теперь мы проезжаем через густой влажный девственный лес. Дорогу то и дело пересекают маленькие ручейки. Деревья здесь прямые, высокие, часто до пятидесяти метров, разветвляются они только под самой кроной, такой пышной, что она полностью преграждает доступ солнечному свету. Многие большие деревья имеют дополнительную опору в виде хорошо выраженных досковидных корней, которые идут вверх по стволу метров на шесть. В полутьме подлеска, тоже очень густого, растут огромные папоротники. Со стволов и ветвей свисают лианы и лишайники. Из трех крупных зон дождевых лесов — американской, азиатской и африканской — последняя занимает наименьшую площадь. В Сьерра-Леоне дождевой лес представлен только такими сохранившимися островками, так что нужно исправить данные специальных справочников. Остатки девственных лесов находятся под строгой охраной государства, их стараются оградить от любых посягательств людей.
За очередным поворотом дороги перед нами возникло неожиданное препятствие: рухнул древний лесной великан, и его раскидистые ветви, словно нарочно, преградили проезжую часть. Мы вооружились пилой и топором и, дружно орудуя ими, расчистили себе дорогу. Но на этом наши злоключения не кончились: последний мост перед Сайньей оказался разрушенным, хотя никакого предупредительного знака не было. Не подозревая, что посередине моста зияет двухметровая дыра, я спокойно на него въехал, и, если бы многоопытный Френсис в самый последний момент не заметил ее, скорее всего наша экспедиция здесь бы и закончилась. А под мостом — предательское болото. Целый час мы укладывали на топь толстые жерди, пробелы между ними Абдуллах заполнял травой, сверху я даже настлал брезент. Все лучше, чем безнадежно застрять в болоте и дожидаться потом помощи, которая, может, явится лишь через несколько дней.
Около трех часов пополудни мы увидели дома Сайньи, последнего населенного пункта перед границей. У въезда в деревню дорогу нам преградил шлагбаум: толстое бревно, положенное на две рогульки. Вывеска с почти стершейся от времени надписью гласила: «Полицейский участок». Весть о нашем прибытии с быстротой ветра облетела деревню, и чуть ли не все ее жители обступили машину. Мужчины с любопытством заглядывали внутрь и при виде ружья Абдуллаха довольно переглядывались: значит, предстоит сафари, сафари же приносит деньги, а в случае удачи — и мясо. Мы вежливо представились стоявшему перед участком начальнику полиции, небрежно одетому в гражданское: здесь, в пограничной зоне, вдали от блеска столицы, авторитет власти не зависел от мундира. И еще одно открытие: тому, кто дружит с Френсисом Конте, не обязательно предъявлять документы. Формальности были улажены за несколько минут, маленький подарок закрепил новое знакомство. Все довольны, мы — желанные гости.
— Нет ли у вас с собой газет? — нетерпеливо спросил полицейский, как только со всеми делами было покончено.
Я наскреб в «Баркасе» несколько номеров «Дейли мейл» недельной давности. Полицейский радостно схватил их и сразу заторопился. В двух словах он объяснил всем, что гости приехали не охотиться, а фотографировать, и, захватив чтиво, пошел в тень, которую отбрасывал его скромный дом. Вся деревня была разочарована.
Перед отъездом Абдуллах залил до краев все канистры для воды — всего шестьдесят литров. Кто знает, сколько дней мы проведем в буше! В каждую канистру бросили дезинфекционную таблетку. Если верить инструкции, через четыре-шесть часов тепловатая жижа становится годной для питья.