Человекообразные обезьяны африканских лесов меньше и темнее своих сородичей, обитающих в саваннах. В отличие от лесных жителей, которые неохотно спускаются на землю, обитатели саванны привыкли держать туловище в вертикальном положении, то есть они ходят и бегают на задних конечностях, а свободными передними могут обороняться от хищных кошек. Корт-ланд производил многочисленные эксперименты близ Бени, на востоке Заира, над дикими шимпанзе и чучелом леопарда с электрическим двигателем. Его интересные работы были повторены и продолжены в Пастеровском институте в Гвинее и в других учреждениях Африки. Они убедительно доказали, что шимпанзе умеют пользоваться палкой для обороны от врагов.
Маленькая стая перед моим укрытием расшумелась вовсю. Громко трещали ломавшиеся ветки. Взрослые обезьяны ни минуты не находились в состоянии покоя, они прыгали, бегали, раскачивались на деревьях, били себя руками по туловищу, боролись и кидались маленькими веточками. Если они приходят на плантацию каждый день, то, конечно, наносят ей серьезный урон. Понятно, почему местное население так ненавидит человекообразных обезьян! Едва завидев на поле шимпанзе, крестьяне кидаются на «нечистей», хватая все что ни попадет под руку.
Пока я раздумывал над тем, как помешать этим великолепным человекообразным обезьянам истреблять сельскохозяйственные культуры, прибежали два садовника и с громкими воплями бросились на воров. Сначала шимпанзе затаились среди бананов, но, видя, что дело плохо, спрыгнули на землю, явно нехотя, и удалились, впрочем без особой поспешности. Я вылез из укрытия. Садовники смотрели на меня с откровенной враждебностью: по их мнению, мне давно бы следовало прогнать «злодеев». Этот случай лишний раз убедил меня в том, как нужны национальные парки, которые позволяют избежать противоречий между потребностями человека, в частности необходимостью защиты плодов его упорного труда, и охраной животного и растительного мира. Если не поставить дело защиты природы Западной Африки по образцу восточноафриканских государств, истребление шимпанзе и других вымирающих видов скорее всего неотвратимо.
Праздничный угар в Кабале развеялся. Стенды сельскохозяйственной выставки убраны, гости разъехались. В деревне снова наступили будни. Но ее жители еще долго будут вспоминать и сам праздник, и показанные им достижения.
Трое моих спутников меня ожидали, только Т. К-Джон накануне уехал в лесничество Макени. Мы загрузили в «Баркас» вещи, фрукты, питьевую воду и двинулись по своему маршруту — в Курубонлу.
Чем дальше, тем все более пустынным становилось северное высокогорье. Мы проезжали десятки километров, не встречая ни единого человека. Часто местность вокруг мало чем отличалась от полупустыни, потому-то и дорога на севере находилась в столь плачевном состоянии. Во время последнего дождливого сезона мощные потоки воды, сошедшие со склонов гор, вымыли в верхнем покрытии дороги глубокие и широкие рытвины; для «Баркаса» это было серьезным препятствием. Нижняя опора подвески двигателя то и дело ударялась о выступавшие с их дна камни. Как я ни остерегался, мне никак не удавалось уберечь «Баркас» от ударов.
Через несколько километров после деревни Камбиле под капотом двигателя раздался громкий треск, машина забуксовала, в двигателе что-то загремело и… все! Мы остановились. Несколько секунд мы сокрушенно смотрели друг на друга, затем я поднял капот двигателя и тут же с отчаянием понял, что прекрасной мечте о горах Лома не суждено осуществиться. Левое крепление подвески двигателя полностью сорвалось с рамы и висело в воздухе. Из-за этого сломалась ось вентилятора, а следовательно, почти не действовала система охлаждения. Хуже ничего быть не могло. Нет нужды объяснять, что это означало на трудных горных участках, притом в тропиках, где вода в двигателе и на равнине-то всегда кипит. Подлинной причиной этой серьезной аварии была, вероятно, загадочная поломка перед паромом на Малой Скарсис. Оставалось удивляться, как «Баркас» еще выдержал так долго!
Я сидел на иссохшей земле в состоянии полной апатии. Никогда мне уже не увидеть последнюю цель моего путешествия в Северной провинции — горы Лома. Нам надо возвращаться, в этом не было сомнений. Что я мог сделать без технических приспособлений, прежде всего без сварочного аппарата? При таком состоянии машины даже поездка обратно была рискованным предприятием. Мои спутники тоже удрученно молчали.
Но первый шок миновал, в нас снова пробудилась энергия, и мы взялись за «Баркас», чтобы по мере сил вдохнуть в него жизнь. Сломанную часть оси вентилятора мы подвязали веревкой, так что она не задевала ремень вентилятора. Сорвавшуюся часть блока двигателя я обвязал толстым канатом, который студенты изо всех сил подтянули вверх, только в этом положении передача еще действовала. После этого мы развернулись и черепашьими темпами, словно боясь расплескать воду, поехали через Кабалу в Макени. Хотя студенты старались как можно прочнее привязать блок двигателя к раме, он при малейшем толчке угрожающе подрагивал. Поездка была очень тяжелой, хорошо еще, что двигатель окончательно не вышел из строя. Никогда бы не поверил, что таким необычным способом можно без всяких происшествий проделать больше двухсот километров.
Возвращение в Макени было вдвойне печальным из-за того, что лил проливной дождь. Неудержимо приближался главный, летний сезон дождей. Как только мы оказались в городе, я тут же сообщил по телефону Т. К. Джону о нашем Ватерлоо в северных горах. Он дал дельный совет: в ремонтных мастерских министерства труда немедленно сделают всю необходимую сварку. Через два часа «Баркас» был уже в исправности. Но ось вентилятора заменить не удалось, а с неисправной системой охлаждения я не отважился второй раз пускаться в дальний путь в горы Лома. Можно было, конечно, нанять машину с водителем, но это стоило бы небольшого состояния.
В Теко я провел еще несколько дней — прощался с африканскими друзьями, благодарил их за помощь. Однажды утром неожиданно пришла телеграмма от представителя нашего судоходного агентства во Фритауне: «Теплоход Зоннеберг воскресенье прибывает Фритаун».
Это судно доставит «Баркас» на родину, в Росток, я же-полечу немного позднее самолетом Интерфлюга через; Сахару и Средиземное море. Утром я выехал в сторону побережья.
ПРАЗДНИК СВОБОДЫ
Въезжая под вечер 19 апреля во Фритаун, я и не подозревал, что этот день стал для Сьерра-Леоне историческим: в десять часов утра премьер-министр Сиака Стивенс провозгласил республику! Народ встретил это замечательное сообщение бурным ликованием.
Через десять лет после того, как 27 апреля 1961 года государство Сьерра-Леоне достигло независимости, оно окончательно сбросило с себя оковы английского владычества и установило полный государственный суверенитет. Страна, бывшая последним звеном в цепи Британского содружества на континенте Африки, превратилась в республику, возглавляемую уже не королевой Англии, а африканцем, д-ром Сиака Стивенсом. Над бывшим дворцом губернатора, теперь резиденцией президента, вместо английского «Юнион Джека» развевался национальный флаг Сьерра-Леоне. Если не считать чисто символического парада войск с выносом знамен, великий день прошел без особых торжеств. Они были отложены на восемь дней, до десятой годовщины независимости Сьерра-Леоне.
Хассан и Корделия очень обрадовались, увидев меня живым и здоровым после долгого путешествия. Вечером мы отпраздновали мой приезд в загородном баре «Атлантик». Недавно построенный на мысу полуострова Сьерра, выдающемся в Атлантический океан, он быстра стал излюбленным местом развлечения фритаунцев. Это была моя последняя поездка на «Баркасе»: завтра его погрузят на теплоход «Зоннеберг» и повезут домой. Хассан предложил мне временно пользоваться малолитражным автомобилем, который он купил в мое отсутствие. Попутно я учил бы его водить машину. В Сьерра-Леоне нет водительских курсов, как у нас в ГДР, и тот, кто хочет научиться управлять автомобилем, покупает в полиции за одну леоне (около пяти марок) так называемое учебное удостоверение, дающее право ездить по городу, но в сопровождении опытного водителя. Последний несет полную ответственность за своего подопечного и следит, чтобы тот выполнял правила уличного движения.