— Но мой господин… ради Христа… как можете вы так думать!
Повелительным движением руки Альфред заставил его замолчать.
— Разрешите мне, пожалуйста, закончить, господин Лумелло. Вы прекрасно помните, что отравили уже многих людей. Именно поэтому у вас нет оснований сейчас особенно волноваться. Я пришел, чтобы предупредить вас, что при первой же попытке отравить меня или кого-либо из моих друзей я вас немедленно застрелю. Вы меня немного знаете, господин Лумелло, и я даю вам слово, что первая же попытка применить ко мне ваше искусство будет стоит вам жизни. Слуга, который меня сейчас сопровождает, получил приказание убить вас, если только со мной что-нибудь произойдет. Он поклялся, что выполнит мое приказание. И повернувшись к своему спутнику, Альфред продолжал:
— Али Ара, скажи господину Лумелло, что ты сделаешь, если он меня отравит.
Поглаживая рукой бороду и пронизывая итальянца сверкающим взглядом, Али Ара ответил:
— Клянусь аллахом и его пророками, клянусь головой моего отца, что, если ты причинишь хоть какой-нибудь вред моему господину, я застрелю тебя на месте. Можешь не сомневаться в том, что я действительно это сделаю.
Дрожащий Лумелло отошел на несколько шагов назад, холодный пот выступил у него на лбу. Чтобы не упасть, он оперся о край стола.
— Немецкий дурак, проклятый безумец, — запинаясь, с трудом пробормотал он.
— Вы понимаете, господин Лумелло, что вам нет смысла шутить со мной. Всего хорошего, до свидания!
Резко повернувшись на каблуках, Альфред, сопровождаемый Али Ара, вышел из дома аптекаря.
С тех пор у участников экспедиции не было больше с Лумелло никаких недоразумений.
Наступил период дождей. Речки и ручейки превратились в широкие бурные потоки. Альфред Брем сидел со своими спутниками в Хартуме и ожидал поступления из Германии обещанных денежных средств. Все было подготовлено к тому, чтобы после окончания периода дождей отправиться в глубинные районы Африки.
Прибывшая из Египта почта доставила Брему письмо от барона Мюллера. Составленное в грубых и обидных выражениях, оно содержало такие тяжелые оскорбления, что Альфред счел невозможным сотрудничать далее с человеком, написавшим такое письмо. Мюллер сообщал, что денег он больше посылать не будет. Людей, которые по его требованию совершили путешествие в Судан, он попросту бросил на произвол судьбы. Этот титулованный негодяй считал вполне нормальным, использовав доверчивость молодого Брема и заманив его и его товарищей в далекую, чужую страну, оставить их теперь в тяжелом, почти безвыходном положении. При этом он пытался еще свалить всю ответственность на Брема, оскорбляя и унижая его. Альфред в тот же вечер написал Мюллеру ответ, в котором ясно выразил свое к нему отношение. Он сообщил, что считает себя полностью свободным от всяких обязательств по отношению к Мюллеру, однако до июля месяца, когда согласно данному им обещанию Мюллер прибудет в Хартум, он готов продолжать свою работу в экспедиции. Кроме того, Альфред потребовал, чтобы барон обеспечил его и его спутников средствами для проезда из Хартума к себе на родину.
Все это время в Хартуме лили затяжные, сильные дожди. Реки и ручьи вышли из берегов, бурные стремительные потоки увлекали с собой множество глины, придававшей воде грязновато-красный цвет. Именно в эти дни мусульмане праздновали священный пост — рамазан. На площадях и улицах почти без перерыва играли военные музыканты турецкого гарнизона, доносившиеся со всех сторон мелодии сливались в оглушительную какофонию. Дервиши, выкрикивая пронзительными голосами молитвы, танцевали на улицах, вокруг них все время толпился народ. Совершая ритмичные эластичные движения и часто опускаясь на колени, дервиши прерывали иногда молитвы возгласами: «Слава всемогущему аллаху! О всемилостивейший аллах!» Они плясали и кричали до тех пор, пока на губах не выступала пена и, они не падали на землю совершенно обессиленные. На улицах развевались праздничные флаги, на площадях проводились рыцарские игры арабских всадников, состоялся торжественный парад войск, по случаю праздника был произведен артиллерийский салют и зажжен большой фейерверк.
Пока на улицах города торжественно отмечался мусульманский праздник, проживавшие в Хартуме европейцы рассказывали друг другу о новом проявлении жестокости грозного паши.
Два евнуха доложили паше, что они застали одну из его жен, пятнадцатилетнюю девочку исключительной красоты, в дворцовом саду вместе с посторонним мужчиной. Они заявили далее, что в мужчине они опознали Ибрагима-эффенди, приемного сына паши, ненавистного всем человека, пользовавшегося скверной репутацией. Паша приказал немедленно схватить его и привести во дворец вместе с провинившейся женой. Несчастная девочка, которой паша пригрозил отрезать поочередно все конечности и предать мучительной смерти, если она не признается, в ужасе сказала все то, что хотелось услышать паше.