Внутреннее чувство как будто предупреждало его, что ему что-то угрожает.
Но что?
Он этого не знал, и его разум возмущался против этого чисто физического, чисто животного чувства. Он сердился на себя за этот почти ребяческий страх и пытался от него отделаться.
Но окружающая обстановка, несомненно, производила странное впечатление.
К тому же в болоте была исключительная жара, жара непривычная. Не то чтоб она доходила до крайности, но она отличалась от той, которую Беран привык переносить в этом климате.
Обычно палящая жара излучалась сияющим, горячим солнцем в течение дневных часов. Земля насыщалась им и ночью испаряла сырые туманы.
Здесь было совсем по-иному.
Казалось, что жара исходила от самой почвы, от болота, била ключом из недр земли и затем разливалась в воздухе. Беран опустил пальцы в воду — она была почти теплая.
— Любопытно, — прошептал молодой человек.
Затем еще другое явление удивило его. Последние три ночи звери не переставали бродить вокруг лодки с тупой настойчивостью хищников, которые чуют добычу, подкарауливают ее, терпеливо выжидая.
Среди водяных растений светились фосфорическим блеском маленькие глазки крокодила, стоявшего на страже; птицы усаживались в листве кустарников и по временам чистили свои перья, издавая резкие звуки.
А в эту ночь никого не было видно, ничего не слышно.
Напрасно Леон пытливо вглядывался в царящую темноту.
Ни крокодилов, ни птиц… никого.
— Это удивительно, — думал Беран.
И он не мог заснуть, в глубине души чего-то ожидая. Чего? Он не мог сказать. Но бессознательно он был убежден, что опасность, которая нависла, с минуты на минуту могла явиться воочию.
Но миновала полночь, и не было ничего, что бы подкрепило его беспокойство.
Он растолкал Мадембу и улегся на дне лодки; негр, в свою очередь, стал караулить.
Тем не менее, Беран не мог заснуть.
Необычная нервность не покидала его: он лежал с широко раскрытыми глазами, с настороженным слухом, с бьющимся сердцем. А часы проходили медленно, тяжко, среди неизменного безмолвия, в той же темноте, которая мало-помалу начинала редеть.
День наступал.
Беран удивился, найдя себя под фикусом, удивился и тому, что вокруг все оставалось по-прежнему.
Ничего не случилось.
Берану было смешно за свой ночной страх.
— Однако, я тоже становлюсь неврастеником. Неужели модная болезнь не миновала и меня? Как будто уже поздно, я бы должен был заболеть раньше.
Веселый, с чувством облегчения, почти избавления, он подал сигнал к отъезду.
Мадемба также выглядел бодрым, повеселевшим.
Он снова принялся за свою простодушную болтовню, которая потешала Берана, рассказывал истории, удивлялся всему, что видел.
А между тем местность опять изменилась. Незаметно они очутились в местах, часто непроходимых; продвигаться становилось все труднее и труднее.
Это заставляло предполагать, что экваториальный лес рос под водой болота и иногда становился видимым, выступая на поверхность.
Фикусов было очень много. Пальмы неизвестного вида высились своими гигантскими стволами.
Манговые деревья и огромные пучкообразные кокосовые пальмы, теснясь, выступали из воды и поднимали вверх свои густые кроны.
Появлялись тысячи разнообразных деревьев, вытесняющие те, которые видел Беран раньше, но, в свою очередь, уступающие место новым, более необычайным, гигантским видам, — ботанических знаний Берана недоставало, чтоб их классифицировать. Растения также становились необыкновенно сильными и высокими.
Папоротники в изобилии росли в мелких кустарниках и под деревьями. Некоторые достигали поразительной величины.
Показались чудовищные плауны, а по мере продвижения вперед попадались другие, еще более удивительные и чудовищные.
— Очевидно, — думал Леон, — здесь в высшей степени благоприятная почва для роста этих растений. Жара, вода, влажность, жирный пласт, накопленный веками в болоте от перегнивания разнообразных органических остатков: травы, веток и корней… И тем не менее, это совершенно неожиданно… ведь это почти доисторический пейзаж.
Несколько раз пробовал он рукой болотную воду, и каждый раз она была теплой.
Животных никаких не было. За двадцать четыре часа они видели только одного крокодила.
В лианах, обвивавших стволы деревьев, в роскошных зеленых кустарниках не было ни одной змеи, ни одной птицы, ни одной обезьяны.
Полное отсутствие зверей удивило молодого исследователя.
Не исчезли только насекомые. Многие из них могли привести в замешательство своей формой, никогда не виданной, и незнакомой окраской.