По новому приказу носильщики взяли — одни дичь, другие — пленников. Они двинулись в узкий проход, возвышающийся в виде платформы над руслом реки. Потом, круто повернув налево, проникли в коридор, с очень большой покатостью, который врезывался в скалу. Скоро водворился глубокий мрак, атмосфера стала более тяжелой; чувствовалось, что воздух разрежен, как во всех подземельях. Носильщики, однако, шли не менее быстрым шагом, чем раньше.
— У них зрение приспособлено к темноте, — подумал исследователь.
Через некоторый промежуток времени — трудно определимый, но довольно значительный, — почва стала как будто ровной. Открылся широкий грот, в который природные отверстия сверху проводили и внешний воздух, и немного света.
Вокруг прибывших раздались голоса, многочисленные, шумливые, разнообразных оттенков.
Из этой очень обширной — насколько мог судить Леон Беран — залы длинный коридор повел в грот меньших размеров. Носильщики сложили пленников на пол, довольно мягкий, песчаный, развязали их, а сами удалились.
Оба пленника расправляли онемевшие члены и понемногу стали привыкать к окружающему полумраку, как из коридора вышла какая-то фигура.
Она внезапно остановилась.
И звучным голосом проговорила по-французски:
— Что это? Новые гости. Белый. А это, если я не ошибаюсь, ведь ты, Мадемба?..
Глава XII
УЧЕНЫЕ ОТЫСКАЛИСЬ
Оба пленника поражены были как громом. Трепещущий Мадемба не сразу мог ответить:
— Да, Мадемба, мессиэ…
Тень принялась хохотать.
— Ничего не бойся, Мадемба. Я не призрак. Боже сохрани. У меня еще в целости все кости, а поверх их есть даже немного мяса. Ты не узнаешь меня?
— Да, мессиэ, — ответил Мадемба, оправившись от своего испуга. — Вы — французский доктор…
Исследователь, к которому вернулось хладнокровие, поднялся и, выйдя на середину подземной залы, представился:
— Леон Беран, вечный странник.
— Профессор Жан Норе, — ответил вновь прибывший, пожимая руку исследователя.
И тотчас добавил:
— Но объясните же, пожалуйста, какое стечение обстоятельств привело вас в эти катакомбы в компании с Мадембой, негром из нашей экспедиции?
Леон Беран подробно стал рассказывать о тревоге в Инонго, о прибытии Карла Шифта в состоянии полного безумия, о смерти Беккета…
Жан Норе попросил на минуту прервать повествование, вышел из помещения и сейчас же возвратился в сопровождении еще одного лица.
— Позвольте представить. Профессор Леопольд Мессен. Господин Леон Беран.
— Позвольте вашему соотечественнику, господин профессор, — сказал Беран, — выразить свою радость, что он находит вас невредимым.
— Благодарю вас. Ваше имя небезызвестно мне… Ведь вы исследователь Верхнего Конго?
— Совершенно верно, господин профессор.
И оба соотечественника обнялись.
Леон Беран стал продолжать свой рассказ, прерванный разговором ученых на том месте, где исследователь стал описывать косматых чудовищ, вступивших в борьбу с гигантской женщиной. Леопольд Мессен настаивал, что это антропопитеки, а Жан Норе считал их лемурийцами.
Тем временем наступила ночь, и в пещере стало почти совершенно темно. Леон Беран указал на это.
— Вы совершенно правы, — заметил бельгийский ученый. — Извините нас. Наши глаза привыкли к темноте, мы начинаем видеть в ней. Но пойдемте за нами. Ваше законное желание видеть своих собеседников будет удовлетворено.
Оба ученых, а за ними исследователь с Мадембой пошли по довольно широкому коридору, который переходил в помещение, еще более просторное, чем то, откуда они вышли.
В центре этой залы горел небольшой огонь; к стенам приделаны были смолистые ветки, служившие факелами; они достаточно освещали пространство.
Вокруг центрального очага стояли грубо обделанные чурбаны, заменявшие стулья. Пользуясь некоторыми естественными углублениями, ученые устроили из них альковы. Постелями служили шкуры животных, наброшенные одна на другую.
Леопольд Мессен указал своему соотечественнику на один из чурбанов. Тот сел. Оба ученых последовали его примеру.
— Это — одновременно и наша спальня, и наш рабочий кабинет, — объяснил профессор Леопольд Мессен. — Я думаю, что вам разрешат жить с нами. Во всяком случае, мы будем на этом настаивать, не так ли, дорогой коллега?
— Ну, конечно, — подтвердил Жан Норе.
— Как же вы будете настаивать? — удивился исследователь. — Разве вы говорите на языке наших похитителей?
— Мы начинаем понимать друг друга, — с улыбкой ответил француз. — Их язык — язык первобытный; число звуков в нем крайне ограничено, и научиться ему можно скоро. Трудность его для вас заключается в его гортанности, в каком-то хрипении, воспроизводить которое почти совсем не могут наши европейские глотки.