Беран любезно открывал перед ее глазами часовой колпачок, и Меча испуганным взором смотрела на быстрое движение пружины. Но за отсутствием слов объяснить механизм он не мог. Как-то утром, встав до восхода солнца, он вышел на террасу и был очень удивлен, увидев там группу людей, стоявших в безмолвии и как будто чего-то поджидавших. Заинтересованный этой картиной, он уселся в глубине террасы за выступом и, сдерживая дыхание, стал ждать. На горизонте забелелось. Потом как-то вдруг, как всегда бывает под тропиками, пылающий солнечный диск поднялся над лесом. В этот момент все люди простерли к нему свои руки, испуская хриплые звуки со странными интонациями. Несколько минут продолжали они восклицать, не изменяя позы. Затем повернулись, забрали свое лежавшее на земле оружие и направились к выходному коридору.
— А, это охотничья экспедиция, — подумал молодой человек. — Стало быть, у этих людей есть какой-то неопределенный культ солнца с первобытными обрядами и ритуальным гимном. В нем я, однако, не мог ухватить никакого смысла. Единственное, что я уловил, это — слово «Вао», т. е. солнце. Но самая молитва господину дня перед отправлением на охоту — в этой обстановке является чем-то величественным. Надо сказать моим двум ученым. Они, вероятно, не знают этой характерной подробности.
Они действительно не знали ее и горячо благодарили своего компаньона за его сообщение.
— Как-нибудь утром мы тоже пойдем посмотреть этот ритуал, — сказали они.
Они, как заметил Беран, вообще неохотно разлучались друг с другом. Происходило это не столько от их взаимной симпатии, хотя она несомненно имелась, сколько из боязни, как бы один из них не сделал какого-нибудь открытия, не поделившись им с другим. Этот постоянный шпионаж чрезвычайно забавлял Леона Берана.
Раз, когда он проходил утром по скалистому коридору, по обыкновению сопровождаемый Мечей, перед ними выскочил какой-то человек и принялся ругать молодую девушку. Беран узнал в нем того самого, который в день его захвата проявлял грубость по отношению к Мече. Теперь он резко упрекал ее за ее постоянные прогулки с пленником, за то, что она совсем забросила и охоту, и рыбную ловлю. Меча отвечала ему в том же тоне, и наконец с презрением приказала ему замолчать и направила к своему отцу. При имени вождя этот человек, как казалось, был смущен. Он ничего не сказал, только задвигал челюстями и бросил на Берана взгляд, полный ненависти.
Беран и Меча пошли дальше. Молодая девушка стала объяснять своему спутнику, что этот воин хотел купить ее себе в жены. Уже несколько месяцев по этому вопросу тянулись переговоры между ним и ее отцом. Но Меча не хотела его, и вождь, и в качестве отца, и в качестве верховного судьи, прервал переговоры.
— Почему же? — спросил Леон Беран. — У него мало шкур, мало слоновой кости?
— Нет, много. Но Меча не хочет. — Дальнейших объяснений она не давала.
Несколько раз, когда ученые уходили на прогулку, Беран сводил ее в их помещение и делал ей перевязки. Рана, несмотря на глубину, благодаря этому врачеванию быстро заживала. И еще через несколько дней он мог совсем снять повязку.
Счастливая молодая девушка в знак благодарности излюбленным своим жестом погладила ему лоб и голову.
Она с каждым днем привязывалась к нему все больше и больше, и он испытывал от этого — как сам должен был себе признаться — какую-то тихую радость. Он старался увеличить ее познания, но, конечно, отдавал себе отчет и в примитивности ее умственных сил и в ограниченности тех средств образования, какими он мог располагать. И все-таки она проявляла поразительную способность усвоения.