Опыт оказался неудачным, он стал искать обратный путь к своему помещению, как вдруг ему показалось, что где-то совсем рядом слышится какой-то странный шум.
И действительно, в нескольких шагах, направо, в густом мраке коридора стала вырисовываться более ясно чья-то тень. Шум, казалось, исходил от нее.
Леон Беран направился туда. Он очутился у входа в небольших размеров грот. Свет луны, падавшей в отверстие, отбрасывал внутри слабое сияние. Благодаря ему можно было различить распростертую фигуру с лицом, обращенным к земле, с плечами, вздрагивавшими от рыданий… Слышался жалобный стон. Он узнал Мечу.
— Но почему же она плачет? — подумал он.
Встревоженный ее несомненно большим горем, он наклонился к ней и старался поднять ее голову. Она не давалась.
Он сел тогда рядом с ней и с тихими ласковыми словами гладил ее по голове.
Мало-помалу рыдания прекратились. Продолжая лежать, она повернула к нему голову, заставила молодого человека лечь рядом с ней и прошептала ему в ухо:
— Вао — очень злой.
— Да нет же. Почему?
Она молча прижала его к себе, прильнула лицом к его груди и стала как бы укачивать, играя его волосами.
Он слышал, как около его уха прерывистыми ударами билось сердце Мечи. Его щека прижата была к ее упругой груди. Все ее юное тело дышало ароматом — каким-то таким волнующим. И почти бессознательно он сам стал отвечать ей ласками, сначала вполне невинными. Дыхание Мечи все учащалось. И вдруг он почувствовал на своих губах ее уста, ее дыхание. Она еще крепче сжала его, и с натянутыми нервами он ринулся в область страстных, пьянящих грез, прорезаемых молниеносными искрами, затем сознание его совсем померкло — он погрузился в глубокий сон.
Глава IV
УДОБНЫЙ СЛУЧАЙ
Жаркий дневной свет освещал грот, когда Леон Беран проснулся. Он был один. И вспоминая события прошлой ночи, никак не мог провести определенную грань между грезой и действительностью.
— Откуда это вы так поздно? Ушли вы очень рано, и мы поджидали вас к завтраку. — Этими словами встретил его соотечественник.
Уклонившись от точного ответа, он неопределенным жестом указал на пещеры:
— Мои разведки, — коротко сказал он.
Его опыт показал ему, что ночью, без освещения, почти невозможно найти дорогу, ведущую в отдаленную галерею.
— Я должен изменить свой первоначальный план, — подумал он, — выходить надо днем, хотя этим мы, может быть, навлекаем на себя ряд опасностей.
Этот и три следующих дня он не встречался с Мечей. Раз как-то он заметил ее издали, в коридоре, ведущем из общей залы на внешнюю террасу. Но когда он вышел на вольный воздух, он ее не нашел.
Очевидно, она его избегала.
Это вызвало в нем какую-то бессознательную грусть.
В течение последних дней трое европейцев откладывали ломти дичи от своих обедов, всегда очень обильных. Леон Беран еще раз прожаривал эти ломти по вечерам на находившемся в их помещении очаге. Потом он тщательно завертывал их в приносимые им с воли свежие листья одного растения: о нем он узнал от Мечи, сообщившей ему, что эти листья предохраняют от порчи мясо и фрукты.
— Итак, — сказал он ученым, заинтересованным его действиями и жестами, — мы будем располагать известным запасом в дополнение к нашим ящикам с консервами.
Мадемба, который по целым дням слонялся по подземелью и завязывал самые сердечные отношения с его обитателями, получил приказ заготовить сала с убиваемых животных.
Он ловко справился с этим заданием и небольшими кусками заготовил несколько фунтов сала.
Пришлось подумать и о свечах. Леон Беран взял тростниковый стебель, выдолбил внутренность и получил форму свечи. Из полосы легкой материи он свил толстые фитили. Затем растопил сало, влил его в свою форму, ввел туда фитиль и подождал, пока масса не отвердеет. Отняв пробку, которой он заменил один из концов стебля, приготовленным заранее прутом (такого же диаметра, как и тростниковый стебель) он вытолкнул свечу из ее формы. Таким образом, получено было три толстых и длинных свечи.
— У нас хватит освещения на несколько часов. Я не думаю, чтобы нам понадобилось больше, — сказал он.
В одну из экскурсий он пошел по течению речки, отыскивая бамбук. Один куст он нашел, но при нем не оказалось никакого орудия, которым он мог бы его срубить.