Прежде чем обойти камень, Толька решил подготовить к бою стрелы. К его удивлению, все стрелы, которые он мазал черным снадобьем против орков, оказались с чистыми наконечниками. То ли это снадобье просто выветрилось, то ли исчезло, потому что Толька победил Короля Орков. Так или иначе, можно было спокойно мазать стрелы снадобьями против Вепря, Великана и Черепахи.
В трубочке с цифрой II на пробке и надписью «Говорящий Вепрь» на боку оказалась темно-красная мазь, похожая на очень густой малиновый сироп. Правда, пахло от этого снадобья не малиной, а тухлой рыбой, и Тольке пришлось слегка задерживать дыхание, чтоб не стошнило от этой вонищи. Но все же он сумел благополучно окунуть три стрелы в этот мерзкий «сироп» и сунуть их в колчан. Чтоб не перепутать эти стрелы с другими, Толька сорвал какой-то красный цветочек, похожий на полевую гвоздику, и обвязал стрелы его стеблем.
Снадобье номер III напоминало засахарившийся мед, но пахло почему-то бензином. Эти стрелы после обмазки наконечников Толька обвязал стебельком желтого лютика.
Наконец в последней из трех трубочек обнаружилась мазь линяло-голубого цвета, поэтому Толька эти стрелы обвязал незабудкой.
Итак, гвоздика — против Вепря, лютик — против Великана, незабудка — против Черепахи. Знать бы теперь, когда кто появится и откуда…
С волнением в душе Толька обошел камень. Как там говорил Юлий Цезарь, которого по истории Древнего мира проходили? «Рубикон перейден!»
Приглядевшись, Толька довольно быстро увидел сосну с крестом, вырубленным на коре, и приминая высокую траву, направился в ту сторону.
Но не прошел он и трех шагов от камня, как слева от него в траве что-то громко зашуршало, затопотало и нечто, прикрытое травой и оттого неразличимое, наискось пересекло Тольке путь. Еще через секунду послышался легкий шорох, скрежет, а затем — истошный поросячий визг. Всего-то в трех метрах впереди Тольки!
На всякий случай Лаптев выдернул из колчана вонючую стрелу, предназначенную для стрельбы по Вепрю, и осторожно двинулся вперед, туда, где в траве что-то отчаянно трепыхалось и визжало.
Пройдя эти самые три метра, Толька увидел маленького, размером с японскую болонку, мохнатого и полосатого поросенка, который угодил задним копытцем в проволочный силок. Теперь он рвался, дергался и визжал, безуспешно пытаясь освободиться.
Едва Толька с луком на изготовку подошел к поросенку, тот перестал дергаться, повернул пятачок в сторону пришельца и жалобно поглядел на него своими поросячьими глазками.
— Нет, — произнес Толька вслух, чтоб немного успокоиться, — это не Говорящий Вепрь. Мелковат что-то…
В следующую секунду у него глаза на лоб полезли от неожиданности.
— Вы правы, сэр! — детским голоском, без всякого кабаньего акцента произнес поросенок. — Говорящий Вепрь — это мой папа, а Говорящая Веприха — моя мама. И еще есть двенадцать Говорящих Вепрят, а я — тринадцатый… Наверно, я самый несчастный поросенок на свете. Мы все пошли искать корешки, а я потерялся, заблудился, и теперь вы меня скушаете. Мама говорила, что все люди — наши враги, потому что они ставят силки, капканы и нападают на нас с копьями и луками. А потом… Они нас съедают!
При этих словах поросенок-вепренок не то всхлипнул, не то хрюкнул.
Толька, конечно, спрятал стрелу в колчан, запихнул лук в налучие и принялся распутывать петлю, захлестнувшую поросячью ножку. Поросенок при этом, как ни удивительно, соблюдал спокойствие и не пытался вырваться. Когда копытце высвободилось, потомок Говорящего Вепря встал на ножки, вежливо поклонился, пошевелил ушками и спросил:
— Я могу идти, сэр?
— Конечно, — ответил Толька, — никогда не встречал таких вежливых и воспитанных поросят!
— Я передам это маме и папе, — заявил поросенок. — Им будет приятно узнать, как высоко вы меня оценили, сэр.
Поросенок повертел хвостиком и поскакал по траве куда-то влево. Когда он окончательно исчез из виду, Толька пошел дальше и вскоре добрался до дерева, около которого начиналась тропа.
Тропа была просто узкой полоской вытоптанной земли, испещренной многочисленными следами босых и обутых человеческих ног, когтистых лап, двойных и одинарных копыт. Сперва она петляла между огромными соснами, у подножия которых было довольно много свободного места. Лаптев мог здесь легко срезать все извивы тропы, если б не боялся нарушить инструкцию Трундакса — идти только по тропе. Но потом вместо сосен пошли высокие и часто стоящие — чуть ли не вплотную друг к другу! — елки. Теперь Толька не смог бы нарушить предписание кудесника, даже если б хотел, — просто не сумел бы протиснуться через чащобу.
Лаптев шел уже минут двадцать, внутренне радуясь тому, что никакие монстры ему навстречу не попадаются. Впрочем, встречи с Говорящим Вепрем он теперь почему-то опасался гораздо меньше. Должно быть, оттого, что познакомился с его вежливым и воспитанным сыночком. Конечно, и у прескверных родителей бывают вполне приличные дети, но Тольке хотелось верить, что в данном случае поросенок пошел в папу.
Между тем тропа стала спускаться в какой-то глубокий и мрачный овраг. До этого момента лес не вызывал у Тольки особо неприятных ощущений. Лаптев, конечно, нервничал по поводу возможной встречи с монстрами, но сам лес страха не вызывал. А вот когда тропа довела путника до этого оврага, лес стал наводить ужас. И это при том, что на ясном голубом небе по-прежнему сияло солнце.
Если прежде Толька не обращал внимания на деревья, кусты и пни, то едва он начал спускаться по склону оврага, почувствовал какой-то беспричинный страх. Сперва ему показалось, будто в кустах, справа от дороги, кто-то прячется, хотя куст стоял не шелохнувшись и был не такой уж густой, чтоб хорошо укрыть засаду. Прошел мимо куста — страх перед засадой исчез, зато показалось, будто вокруг ствола дерева, растущего немного ниже по склону, обвилась огромная змея, размером с удава. С луком наготове Толька стал приближаться к «змее», хотя вовсе не знал, подействует ли на нее какая-нибудь стрела. Однако, подойдя ближе, обнаружил, что принял за змею нарост на стволе дерева и причудливо изогнутый сучок. И еще несколько случаев было, когда он принимал совершенно безобидные штуки за нечто ужасное.
Затем Толька обратил внимание на то, что в овраге не поют птицы и вообще стоит какая-то давящая, зловещая, угрожающая тишина. Как видно, некая тайная и, несомненно, злая сила владела здешними местами. Лаптев, можно сказать, кожей ощущал, что эта сила здесь присутствует и вот-вот готова себя проявить. А поскольку Толька не мог понять, какая именно сила ему угрожает, от этого становилось еще страшнее.
Первым признаком того, что тут действительно опасно, стал лошадиный череп, который Толька увидел под одним из кустов. Нет, на сей раз он не обманулся. Череп был самый настоящий и носил на себе следы каких-то огромных зубов, которые раскусили его на несколько частей. Чуть подальше Толька увидел и другие кости лошади: ребра и спинной хребет. Похоже, что кто-то откусил коню голову, обглодал череп, а потом доел все прочее.
Пройдя еще несколько шагов, Лаптев увидел какую-то смятую ржавую железяку, в которой сумел распознать рыцарский шлем с оторванным забралом. А внутри шлема скалил зубы еще один череп — теперь уже человеческий. В стороне от тропы лежали заржавевший меч, исковерканная железная перчатка, а также круглый деревянный щит, окованный стальными полосами. Этот самый щит был теперь похож на надкусанный блин, ибо все те же чудовищные зубы откусили от щита огромный кусок, сумев разгрызть не только крепкую древесину в три пальца толщиной, но и стальную оковку.
Тольку начала бить дрожь, будто его три часа в холодной воде купали. В голове метались панические мысли.
Куда же он, дурак, суется? Без меча, без лат, с одним жалким луком и стрелами, которые хоть и смазаны колдовскими снадобьями, но явно не смогут пробить даже такой щит, каким прикрывался растерзанный рыцарь! А ведь он был на коне, в латах, с мечом…