Вообще эвхаритиды изучены в экологическом и иных отношениях слабо, как и подавляющее большинство других невзрачных и бесполезных насекомых, на самом деле являющихся определенными промежуточными звеньями сложнейших цепей живого мира. Муравьиным семьям эвхаритиды существенного урона, по видимому, не наносят. В общем то очень немногим планидиям удается попасть к личинкам, причем строго определенных видов муравьев. Для растений же крохотные пиявочки — планидии эвхаритид совершенно безвредны.
Теперь мне стало понятно преимущество горбатой грудки эвхаритиды и гладкого полированного брюшка с острыми кромками: такое бронированное существо выберется целым из самого воинственного муравейника. Возможно также, что острия, шипы и прочные покровы необходимы для быстрого рассекания материала муравейника при выходе наездника из его недр.
Подгибая брюшко эвхаритиды к спине, убеждаешься в очень точном совпадении деталей некоего копательно режущего инструмента, в который превращается тело наездника на определенных этапах его жизни. На схематическом рисунке я попытался изобразить этот предполагаемый аппарат в действии.
Слева — эвхаритида в позе откладки яиц. Справа — схема складывания тельца наездника.
Собранные нами наездники были довольно крупные. Это давало основание предполагать, что сравнительно маленькой личинки рыжего или лугового муравья для развития одной эвхаритиды недостаточно и что наездники воспитаны на более объемистом пайке. Подозрение мое падает на древоточцев кампонотусов, за чьей семьей я частенько наблюдал на опушке и откуда не раз брал небольшие отводки для поселения в лабораторных муравейниках. Обидно: материал для успешных экспериментов находился в лаборатории на том же самом рабочем столе, а в голову не приходило посадить на цветок с планидиями муравья кампонотуса, жителя замысловатого стеклянного «дворца», специально устроенного для наблюдений.
Однако паразитирование эвхаритид именно на этом виде муравьев — пока только догадка, которую нужно еще проверять. Только вот трудность: все без исключения опушки и поляны наших лесов стали сплошь и тщательно обкашивать. Многие травы не успевают обсеменяться, многие насекомые лишаются пищи — нектара. От этого растительный и животный мир полян и опушек несет невосполнимый урон. Разрываются многие, большей частью тончайшие и неведомые нам звенья хрупких природных взаимосвязей, таинственные, но благотворные союзы трав и насекомых. Вывод напрашивается сам собой: хотя бы часть этих «травяных джунглей» нужно сохранить.
Впрочем, первый шаг сделан. Те самые «Шмелиные Холмы», о которых я уже упоминал, специальным решением Омского облисполкома объявлены заказником полезной энтомофауны. Таких микрозаповедников нужно устраивать больше, сохранять небольшие по площади уголки природы, не имеющие хозяйственной ценности.
Сколько всякой мелкой живности еще гнездится по оврагам, обрывам балок, обочинам дорог, старым паркам, лесопосадкам! Немало произрастает там и интересных растений. Основное, от чего нужно уберечь муравьиные, шмелиные, орхидеевы, улиточьи «города», — это вытаптывание и выкашивание растительности. Если это удается сделать, заповедник будет жить.
Какому совхозу, заводу, школе не захочется сейчас быть обладателем или шефом своего заповедника? Особых материальных затрат для этого не требуется, достаточно легкой ограды. А теперь прикиньте, насколько может возрасти общая площадь охраняемых территорий, если микрозаповедники возникнут хотя бы по одному в каждом районе. Эта форма охраны природы вполне рациональна и доступна.
Жизнь стоит только защитить (а это так нетрудно!), и начнет она кипеть во всем своем многообразии даже на маленьких пятачках микрозаповедников и микрозаказников. Пусть их будет как можно больше — разнообразных живых музеев под открытым небом, хранилищ живых существ, уголков природы, той самой природы, которой человечество обязано своим существованием.
А первый в стране энтомозаказник «Шмелиные Холмы» уже дал много ценного научного материала. С его разнообразными и многочисленными шестиногими обитателями уже происходило столько интереснейших приключений, что для описания их нужна, наверное, отдельная книга. В этом заказнике на не выкашиваемых теперь белых и желтых соцветиях зонтичных, неподалеку от подземного города кампонотусов, я очень надеюсь когда нибудь вновь увидеть черно зеленые драгоценные камешки — таинственных эвхаритид и разгадать их загадку окончательно.
Тайнам нет конца
Совершив краткие путешествия в букет цветов или энтомозаказник и познакомившись бегло с родственницами мелиттобий — эвхаритидами, мы вернемся к нашим крохотным героиням, но уже совсем ненадолго, так как я давно уже начал подозревать, что мои воспетые на все лады любимцы изрядно наскучили читателю.
Вспомним еще раз первородка самца, повергшего меня в изумление своей внешностью и повадками. Что, к примеру, будет, если самца поблизости от гнезда не было и самка мелиттобий, притом единственная в гнезде, осталась неоплодотворенной? Не прервется ли тогда (хотя бы в этой ячейке пчелы) цепь мелиттобиевых поколений?
Нет, не прервется — природа предусмотрела и такой вариант. Создание с тонкой талией и радужными крылышками, оказавшись одиноким, все же отложит яйца, правда, немного. Но отношение такой матери к детям резко отличается от поведения оплодотворенных самок. В этом случае мать совершенно не отходит от своих немногочисленных детей, лелеет их, ощупывает усиками, облизывает. Эти повадки удивительно схожи с заботами о первом потомстве молодой матери муравьихи. Мелиттобия печется о своих детишках до той самой поры, пока они не окуклятся и не превратятся во взрослых насекомых, среди которых непременно родится особь мужского пола — сын. И вот через несколько минут долгожданный сынок делается… супругом. И оплодотворенная несушка резко увеличивает кладку яиц, быстро засевая ими почти нетронутую живую обездвиженную жертву. А если такой мамаше одиночке оставить одно единственное яйцо, то из него разовьется самец. Это блестяще доказал в своих опытах С. И. Малышев.
Не уникальное ли это явление в животном мире во общее: при критической ситуации насекомое самка так «программирует» все таинства, происходящие не то в ее яичниках, не то в уже снесенном яйце, что происходит по меньшей мере волшебство: на свет появляется только супруг. И не какой нибудь худосочный, а вполне нормальный, бравый, активный мелиттобий мужского пола, что резко увеличивает численность потомства. Не окажутся ли крошки мелиттобии благодарным материалом для генетических и многих других биологических исследований?
Нельзя ли попытаться использовать мелиттобий в биологических методах борьбы с вредителями сельского хозяйства? В моих пробирках и чашках мелиттобий, лишенные традиционных жертв, успешно обездвиживали личинок и куколок муравьев, ос помпилов, паразитических мух, жуков навозников и даже куколок бабочек. Не удастся ли разведенными в лабораториях мелиттобиями «засевать» поля и огороды, пораженные вредителями? Ведь другой крохотный наездничек — трихограмма уже широко применяется для уничтожения яиц вредных насекомых.
Лабораторные мелиттобии заражают куколку бабочки.
Однако мелиттобии были и остаются пока паразитами диких пчел, ос и шмелей — насекомых, являющихся нашими признанными друзьями и помощниками. А их враги — наши враги.