Большой популярностью пользовались и другие виды языковых игр. Оказалось, что не только человеческий голос, но и язык является изумительным инструментом, на котором можно виртуозно играть.
Однако много призванных, но мало избранных.
Ничего не может быть проще, как издать книжку стихов на особой бумаге, напечатать ее особым шрифтом и снабдить ее особым переплетом. Но хуже обстоит дело с читателями… Люди отвыкли от ненужного притворства. Получив в подарок книгу стихов, они правдиво высказывают свое мнение честолюбивым стихоплетам, которые, здраво поразмыслив, вскоре оставляют свои напрасные попытки…
Франина книжка стихов была принята благосклонно. Правда, стихи были несколько наивны, поэт значительно все упростил. Действительность была немного иной, гораздо сложнее, но, несмотря на это, книжка вызвала интерес. У нее было свое лицо, оригинальная напевность стиха, местами проскальзывали никем еще не высказанные мысли.
Редакция одного из ведущих лирических журналов обратилась к Фране с просьбой написать для их журнала стихотворение. Готовилось озвученное издание его книги. Франкa пригласили в клуб лириков. На литературном вечере чтица продекламировала одно из его стихотворений. Франя был в восторге. Он восхищался сам собой. Ему казалось невероятным, что это он написал такую замечательную вещь. Правда, в некоторое заблуждение его ввела девушка, декламировавшая его стихи. Ее юный вид, одухотворенное лицо, красивый рот, вcе это казалось неотъемлемой частью его стихов, а серебристый голосок девушки тоже как будто принадлежал стихотворению и был создан Франей.
Таким образом Франя за одну ночь стал поэтом.
До этого времени он жил тихо, но с большими претензиями, незаметно, но без определенных правил и системы, совершенно один в удобной трехкомнатной квартире. Только отец изредка приезжал к нему. Он был известным климатологом и постоянно находился в разъездах между Шпицбергеном и Чукоткой. Во время одной из таких поездок Франя лишился матери, которая обычно сопровождала отцл.
Однажды где-то недалеко от полюса, на треснувшей льдине, она вышла в снежную бурю из домика и направилась к расположенной невдалеке наблюдательной станции. Ее гнал туда страх за мужа, находившегося в этот момент на станции, и пережидавшего ураган. Не обращая внимания на уговоры и запреты, она вышла — и не вернулась. Один из островов северного архипелага был назван в ее память «Зузана».
Итак, Франя был предоставлен самому себе. Он поступил в Классический институт. Однако после пяти лет учебы — надо сказать, не очень успешной — он перескочил в Высшее литературное училище, избрав поэтическую ветвь. Говоря образно, Франя спрыгнул с этой ветви раньше времени, считая себя уже законченным поэтом. Он пришел к такому убеждению после того, как было напечатано несколько его стихотворений, которые обратили на себя внимание. Пользуясь всеми удобствами, которые предоставлял обитателям комфортабельный жилой дворец, Франя прекрасно устроил свою жизнь.
В этом дворце, казалось, все было заранее приготовлено специально для него. Если Фране хотелось есть, он заходил в буфет, подкреплялся холодными закусками или глотал бутерброды. Утром, когда все работали, он слонялся по пустым клубным помещениям, заходил в биллиардный зал и до одурения гонял по зеленому сукну шары из слоновой кости.
Соскучившись, он шел в черно-белый зал, расставлял шахматные фигуры, принимался решать какую-нибудь задачу — и, конечно не решив ее, смахивал фигуры в ящик и со скучающим видом отправлялся дальше.
Вот он приоткрыл дверь в одну из комнат детского сада, но вырвавшееся из нее веселое щебетание детворы заставило его захлопнуть дверь. Забравшись в склад с игрушками, он с интересом пускал маленькие поезда, пароходики, автомобильчики. Все каким-то чудом начинало двигаться. Из, аа.
ворот механической мастерской выражали замысловатые машины, по воздуху пролетела ракета на Луну. Услышав скрип дверей, Франя прятался за полки это няня в белом халате приходила за игрушкой. Иногда Франя блуждал по парку вдоль белых металлических сеток, которыми были обнесены корты и спортивные площадки, в это время дня пустые и безмолвные, словно вымершие.
После двенадцати наконец начинали появляться люди. Как невероятно долго они умывались и переодевались к обеду, прежде чем собраться в гостиной в ожидании гонга. Обед тянулся бесконечных два часа; Франя с нетерпением ждал, когда снова оживут клубные помещения, площадки, игорные залы и кинотеатры. Такая жизнь казалась ему вполне естественной, даже во сне он не мог представить себе, что может быть иначе.
Теперь, когда Франя стал признанным поэтом, ему особенно не хотелось ни раздумывать, ни размышлять, он даже перестал читать новые книги стихов, которые ежедневно слетались к нему на стол, как стаи разноцветных птиц. На него находило вдохновение только тогда, когда он снова и снова читал и перечитывал хвалебные статьи о своей книжке и письма знакомых и незнакомых любителей поэзии, которые благодарили его за прекрасные минуты, доставленные им чтением его стихов. Тогда (чаще всего это бывало ночью) Франя с лихорадочной поспешностью принимался писать новые стихи, словно боясь упустить что-то. Он отрывался от работы только для того, чтобы выпить очередную чашку черного кофе, который закипал за несколько секунд с помощью ультразвука. Когда Франю бросало в жар, он нажимал на рычажок, и в комнате сразу же становилось холодно, как в холодильнике. Регулятор через некоторое время восстанавливал такую температуру, какая была нужна для его творческого вдохновения.
С некоторым опозданием вспомнил Франя о своей Маргаритке. К тому времени уже спали поднявшиеся волны интереса к его первому произведению. Как-то слишком быстро, как казалось Франe, наступило затишье, белая пена снова превратилась в воду.
Он вдруг почувствовал себя виноватым перед своей подругой. Без малого две недели он не вызывал ее изображение и не встречался с ней. Правда, он хотел слегка наказать ее за то, что она никогда не восторгалась его стихами так, как они того заслуживали. Нельзя сказать, чтобы они ей не нравились, она не только хвалила их, но и хорошо понимала. Но Фране этого было мало. Маргаритка не умела загораться, не приходила в изумление, не восхищалась его стихами так, как восхищался ими и самим собой Франя — на что он способен!
На следующее утро, как только он оделся и натер лицо освежающим кремом против роста усов и бороды, он вызвал ее голос и изображение. Голос раздался моментально, изображения пришлось подождать.
— Сейчас, сейчас, я только немного приведу себя в порядок…
Наконец он увидел ее, немного побледневшую — возможно, в этом был виноват старый проекционный аппарат, — но улыбка была такой же милой и прекрасной.
— Ты на меня сердишься, — произнес он вместо приветствия, хотя по выражению ее лица этого нельзя было сказать.
— За что мне сердиться? — искренне удивилась она. — Ты себя чувствуешь в чем-нибудь виноватым передо мной?
— Об этом мы еще поговорим, Маргаритка! Я приеду за тобой на машине хоть сейчас…
— Легко сказать — сейчас. Ты же знаешь, что я не могу. Мне остается всего шесть минут, а то я опоздаю…