В моих комнатах двери и рамы белели свежей окраской и блестящими медными шпингалетами и крючками. Меблировка комнат состояла из двух больших столов, деревянной кровати, скамьи, табурета и маленького ночного столика. Мебель была сделана из хорошо выструганных сосновых досок и не окрашена. Только как-то странно не гармонировали с остальной обстановкой три ветхих венских стула с замазанными и просиженными решётками и облезлый железный умывальник, без таза и кувшина.
Разложив вещи и осмотревшись, я, к моей радости, заметил, что и стены дома сделаны из толстых сосновых брёвен: на светлых ароматных стенах висели янтарные капли смолы. Это меня восхитило до слёз. А через полчаса я убедился, что мой новенький чесучовый пиджак и летние серые брюки замазаны сосновой смолой. Вначале это обстоятельство привело меня в уныние, но потом я быстро успокоился и снова восхитился. Я стал рассматривать мебель и убедился, что и столы, и скамья, и кровать «источают» как мироточивые предметы ту же целебную смолу. И я подумал:
«Какое счастье встретить такого милого человека как старый финн, давший мне адре́с г-жи З.!»
Старый финн представлялся мне даже каким-то благодетельным послом хмурых небес туманной страны озёр. Я вспоминал его как божество и мысленно желал ему доброго здоровья и долгих лет жизни, главное — долгих лет жизни!..
«Какая чудная страна Финляндия!» — думал я, убедившись, что и моё пальто, и шляпа, и зонт также уже успели прикоснуться к какому-то мироточивому предмету, и на них блестели янтарные капли сосновой смолы.
«Я буду писать новый роман, а стены, столы, кровать и скамья будут дышать ароматом соснового леса! Как это восхитительно! А потом и моя рукопись пропитается каплями смолы. А когда хмурый петербургский редактор будет читать моё произведение, на него пахнёт ароматом соснового леса, он непременно глубоко вздохнёт как на лоне природы, улыбнётся и благосклонно отнесётся к моей рукописи. Мой роман будет детищем соснового леса!..»
Надышавшись ароматом сосны, я, однако, почувствовал, что хочу пить и есть. Я спустился с лестницы и застал г-жу З. на прежнем месте, под тенью сосны, в шведском кресле.
Полуденное солнце палило немилосердно. Было душно, чувствовалась близость грозы, хотя на небе ни облачка. И лес стоял точно в сладкой дремоте, не напевая зеленеющей хвоей протяжной и однообразной мелодии, как это бывает даже при тихом ветре. Птицы тоже молчали…
Лицо г-жи З. раскраснелось ещё больше. Расставив толстые ноги и сложив руки на животе, она дремала. По крайней мере мне показалось так: глаза её были полузакрыты, а около её толстых губ и мясистого носа носились докучливые мухи. Но она не дремала, и я заметил, каким пристальным взглядом она рассматривала меня. Она пила кофе. Возле неё стоял небольшой столик, на котором помещались кофейник, чашка, сливочник и белый хлеб на тарелке.
Я почему-то раскланялся и подошёл к полной даме. Она расширила глаза, спугнула с губ и носа мух, и в её взгляде я прочёл нечто холодно-вопросительное.
— Скажите, пожалуйста, — начал я, — а у вас есть прислуга, услугами которой я мог бы пользоваться?
— Прислуги не держим… Вон старик только, муж мой…
Движением головы она указала куда-то в сторону. Под навесом сарая я увидел дряхлого старика в суконном пиджаке и белых панталонах. Седая голова его была обнажена и нещадно припекалась солнцем. Старик чистил картофель, стоя на коленях у небольшой кадки.
— Муж мой — человек старый, — начала она. — Поутру будет носит воду, а может вы и сами будете брать в колодце?..
— Ну, а… самовар у вас есть?
— Самовара нет… Мы кофе пьём…
Быстро опорожнив чашку кофе, г-жа З. добавила:
— Съездите в Выборг, купите кофейник, стакан и всё, что надо… Может быть, и здесь в лавочках купите.
— Но дело-то вот в чём, — заявил я уже с большей решительностью, — пить и есть я хочу теперь… сейчас…
— А-а!.. Сейчас! — протянула она, и глаза её снова полузакрылись, а около её губ и носа опять закружились мухи.
«Чёрные мысли как мухи»… [1] — почему-то промелькнули в моей памяти слова поэта. Мысли мои, действительно, были чёрные, а голод и жажда всё настойчивее и настойчивее напоминали о себе.
— Нельзя ли хотя бы купить яиц, хлеба, молока? — спросил я противную толстую женщину.