В СТРАНЕ ПРИКЛЮЧЕНИЙ
КЛАССИКА ЖАНРА
Эдмонд Гамильтон
ИЗГНАННИК
фантастический рассказ. Перевод с английского М. Гилинского
Как я жалею сейчас, что мы разговорились тем вечером о научной фантастике! Ведь если бы этого не произошло, меня не мучила бы до сих пор эта странная, невероятная история, которую невозможно ни опровергнуть, ни доказать.
Мы собрались вечером, четверо профессиональных писателей-фантастов, и, я думаю, делового разговора было не избежать ни при каких обстоятельствах. И все же мы удерживались от него в течение всего обеда. Мэдисон с выражением рассказал нам о том, как ходил на охоту, а Браззель затеял дискуссию о шансах Доджера на предстоящих выборах. И надо же было мне перевести разговор на фантастику.
Я вовсе этого не хотел. Но мне вдруг показалось забавным, что поведение нашей четверки ничем не отличается от поведения самых обычных, ничем не выдающихся людей.
— Защитная окраска, вот как это называется, — объявил я. — Сидим здесь и стараемся выглядеть не хуже других!
Браззель посмотрел на меня, несколько раздраженный тем, что его перебили.
— О чем это ты?
— О нас, — ответил я. — До чего же хорошо нам удается играть роль солидных, довольных жизнью горожан! Но ведь это не так, и все мы прекрасно понимаем, что к чему. Мы активно недовольны тем, что происходит на Земле и вокруг нас, и именно поэтому выдумываем один воображаемый мир за другим.
— А та маленькая деталь, что нам за это платят, здесь, естественно, вовсе ни при чем, — саркастически заметил Браззель.
— Нет, почему же, — согласился я. — Но ведь мы придумывали самые невероятные миры и людей задолго до того, как напечатали хотя бы одну строчку, Разве не так? И даже когда были совсем маленькими, А все потому, что мы не чувствуем себя на Земле, как дома.
Мэдисон фыркнул:
— Вряд ли мы чувствовали бы себя лучше на тех планетах, которые выдумали.
Вот тогда Гаррик, четвертый в нашей компании, вмешался в разговор.
Он всегда вел себя несколько странно. Мы вообще мало его знали, но он нам всегда нравился, и мы восхищались его рассказами. Особенно хорошо удалась ему одна серия о воображаемой планете, которую он описывал до мельчайших подробностей.
— Это произошло со мной, — сказал он Мэдисону.
— Что с вами произошло? — спросил Мэдисон.
— То, что вы только что предположили: однажды я написал о воображаемой планете, а затем мне пришлось жить на ней, — ответил Гаррик.
Мэдисон рассмеялся:
— Надеюсь, там было лучше, чем на тех мрачных мирах, которые так и лезут мне в голову.
Но Гаррик даже не улыбнулся.
— Я бы многое изменил, — пробормотал он, — если б знал, что мне придется когда-нибудь там жить.
Браззель подмигнул нам, а затем, не мудрствуя лукаво, заявил:
— Мы вас слушаем, Гаррик.
Гаррик начал свой рассказ медленно, делая паузы после каждых нескольких слов.
Это произошло после того, как я переехал в дом рядом с энергостанцией. На первый взгляд может показаться, что место это неспокойное, но на самом деле там, на окраине города, стояла полная тишина. А тишина была мне необходима, чтобы писать.
Я сразу приступил к работе над новой серией рассказов; действие в них происходило все на той же воображаемой планете. Я начал с детального физического описания этого мира и той вселенной, в которой он находился. Я с головой ушел в работу, ничего не замечал кругом, а когда кончил писать, в моем мозгу как будто что-то щелкнуло!
Это было короткое и необычайно странное ощущение, которое почему-то напомнило мне процесс кристаллизации. Я замер, подумав, что схожу с ума… Ведь внезапно я совершенно отчетливо почувствовал, что вселенная и тот мир, о которых я писал весь день, выкристаллизовались и обрели физическое существование.
Естественно, я отмел эту нелепую мысль в сторону, вышел из дому и вскоре обо всем забыл. Но на следующий день произошло то же самое. Я работал над обитателями моей вымышленной планеты. Я сделал их людьми, но отказался от идеи высокой цивилизации — иначе мне не удалось бы создать те конфликтные ситуации, которые были необходимы для рассказа.
Итак, я создал свой воображаемый мир с полуцивилизованными людьми. Я описал их жестокость и предрассудки. Я представил себе их красочные, но безвкусные города, и, как только я отложил перо в сторону, в моем мозгу опять что-то щелкнуло!
На этот раз я был неприятно поражен. Ведь еще сильнее, чем раньше, крепло во мне странное убеждение: то, о чем я писал, ничего не замечая кругом, становилось реальностью.