Долго, мучительно умирая, Ласло мечтал о паршивом пистолете с одной — ему бы хватило, в себя не промажешь, — пулей… Или хоть о глотке воды напоследок… И иногда криво улыбался распухшими синеющими губами: вспоминал о «гадком утенке», который, конечно, давно уж вылупился из того яичка и удивляет зоологов. А у темпоральщиков, небось, кто-нибудь говорит: «Эх, нет Фезекаша! Мы бы ему показали этого монстра, чтоб не кричал, что динозавров не было и не бывает!»
…Он ошибался. Яйцо не попало по назначению. Мама-динозавриха, должно быть, задела-таки хвостищем установку и сбила настройку. Разрегулировавшись, установка с яйцом ринулась не в Новосибирск начала двадцать первого века — а в Шотландию конца восемнадцатого. На дно длинного, узкого и глубокого озера Лох-Несс. «Гадкий утенок» вывелся, хоть и в неблагоприятных условиях (видимо, тепло атомных батареек установки его «высидело»), он поныне жив. Вот почему он один, пары ему нет, и вот почему о нем не слышно было в прошлые века.
О лохнесском чудище иногда, в перекур, говорят и темпоральщики. Но с исчезновением Фезекаша они это чудо не связывают. Известно же, что во времени путешествовать нельзя: Чандратилак и Филиппов доказали, что вас выбросит во вневременье, и все. Как беднягу Фезекаша. Сам пропал и уникальную установку загубил…
Так думают темпоральщики. А их установка — еще одно, пока что миру неведомое, чудо озера Лох-Несс, — ржавеет на дне. И только бедняга динозавр-мутант иногда доныривает до нее и трется о колючий остов: бедняга считает ее мамой.
Евгении Сыч
ВСЕ ЛИШНЕЕ
Это очень просто: я беру кусок мрамора и отсекаю…
I.
Простиралось. Вздымалось. Разверзалось.
Ассортимент. Антагонизмы. Нюансы. Но — определенные сложности.
Простиралось, конечно, не вздымалось и не разверзалось. Но — граничило. Справа простирается — слева разверзается, или наоборот, это все с какой стороны смотреть, справа или слева, простиралось-то со всех сторон, кругом. Много простиралось, очень много.
Простиралось время от времени, в тайне, хотелось повздыматься. Только трудно это, здоровье не то, сил не хватало на данном этапе, да тут еще и разверзается рядом — тоже глаз да глаз нужен, не до того. В разверзалось к тому же ссыпалось понемножку то, что простиралось рядом. Мелочи, конечно, но все-таки как-то не так. Тем более, черт бы с ним, с тем, что ссыпалось, по ведь как край осыплется, так уже другое рядом простирается, которое раньше рядом не было, которое знать не знало, что там слева (или справа?). А теперь — висит на краю. И разверзается-то глубоко, тянет вниз подлое тяготение. Тоже мне явления, я вам доложу, а еще — закон природы! Если честно, если между нами, этот самый свод законов природы вообще не мешало бы хорошо почистить, много там хлама отжившего и ненужного. Когда-то, возможно, играло свою прогрессивную роль, но теперь вовсе ни к чему. Без него бы спокойнее.
Терпело-терпело простиралось, терпело-терпело, да не вытерпело. И тоже понять можно: так вот мало-помалу, а все равно неприятно. Заявило оно разверзалось протест, строгий и решительный. А разверзалось — хоть бы что! «Я, — говорит, — разверзалось, разверзаюсь и буду разверзаться. И даже не понимаю, как это можно — простираться. И этим, — говорит, — все сказано. И не мешайте мне, пожалуйста разверзаться как мне вздумается. Это, — говорит, — мое дело личное. И даже внутреннее».
Тогда простиралось собралось с силами и сомкнулось над разверзалось так, что и места того не узнать стало. Так простирается, что смотреть любо-дорого. Да не тут-то было! Глядь, а с другой стороны, слева (или справа) разверзается не хуже того, прежнего. Закон сохранения. Тоже, если вникнуть, подарочек!
Простиралось задумалось. Но не надолго, правда. Нашло-таки выход: обрушило простиралось в разверзалось вздымалось. Жалко, конечно. Иногда приятно посмотреть, да и показать, да и сказать к месту: «Вот ведь, вроде такое же, ну, почти такое же, а вздымается!» Но ведь припечет — и не то сделаешь. Не стало вздыматься, но зато и разверзаться стало нечему. Простиралось налево, простиралось направо, и вперед, и… Нет, назад не простиралось. Назад — это знаете ли, вниз, это когда разверзается — назад. А когда по прямой, ну, или почти по прямой, кривизна-то, она теперь незначительна, ею теперь и вообще пренебречь можно, во всяком случае, в быту, в обычной жизни то есть, — так вот, когда по прямой, то назад вообще нет. Только вперед есть. С той стороны или — с другой, в крайнем случае.