Разумеется, он и сам знал, что сразу «спасти душу» матери нельзя, что придется долго, постепенно исцелять ее.
Между тем люди готовились к празднику, цепляли на себя все, что только можно.
Почти у каждой женщины на плече красовалось белое пятно, будто от старой болячки. Эти пятна – такое же украшение, как рубцы у мужчин.
Девочке лет тринадцати как раз пришло время украситься таким пятном. Мать взяла маленький горящий уголек и положила его дочери на голое плечо. Девочка застонала, сжала зубы, чтобы не закричать от боли, но стояла на месте. Она должна была терпеть до тех пор, пока уголек не превратится в золу. А чтобы он не потух, мать дула на него...
Проходя мимо, Саку увидел эту сцену, не выдержал и сбросил уголек.
– Что ты делаешь? – сказал он женщине.– За что мучаешь ребенка?
Женщина посмотрела на него, как на безумного, и разразилась бранью. Девочка тоже была недовольна.
Но женщины наряжались только, как говорится, за компанию. Все равно они не имели права участвовать в празднике. Все торжества совершаются без них. Как мужчины, так и сами женщины с детьми совершенно уверены, что стоит им не то чтобы явиться на праздник, даже только взглянуть на торжество издали,– и тогда непременно быть беде.
Особенно опасной для них считалась музыка. Не то что играть, они даже не должны были видеть музыкальных инструментов. Если им на глаза попадалась какая нибудь дудка или барабан,– они сами пускались наутек, потому что всей душой верили, что это сулит им несчастье.
Тем временем у костров полным ходом шла подготовка. На землю положили два бревна, между ними поставили целый ряд горшков. Принесенных свиней закололи Ликами. Собак просто брали за задние ноги и разбивали им головы о деревья.
В горшки сначала положили зеленых листьев, чтобы пища не пригорала, потом сунули туда по куску мяса. В некоторые попали и более «вкусные» вещи: ящерицы и змеи, разрезанные вдоль. В качестве приправы добавили жуков, огромных пауков и жирных червей. Эти черви (гусеницы), даже сырые, считаются у папуасов самым изысканным лакомством.
Однако дороже всех приправ была соль, которой тут совсем нет. Ее добывают из деревьев, долго проплававших в море и пропитавшихся солью. Такие соленые деревья Какаду выменивали у соседей, живших ближе к морю. Конечно, случалось это не часто. Куски дерева жгли на особом костре и золу использовали вместо соли.
Руководил всем Мапу. На нем был самый торжественный наряд – европейская жилетка, и он чувствовал себя в ней не хуже, чем царь в своем коронационном убранстве. Видно было, что все его подданные испытывали то же самое чувство. Только Саку, взглянув на эту комичную фигуру, опустил голову и усмехнулся.
Ясное дело, Саку, как почетный гость, должен был сесть рядом с вождем. Когда мясо было готово, Мапу взял пальцами внушительный кусок и дал Саку первому. Это было знаком особой милости. Пока мужчины управлялись с мясом, началась подготовка к самому главному. Гвоздем программы было так называемое «кэу» – напиток, для приготовления которого используется одно растение из числа близких родичей перца.
Принесли большие пуки этого растения, и те, кто помоложе, принялись жевать его и сплевывать в горшок. Работа шла медленно: пришлось часть отнести детям, чтобы и они помогали. Когда все было пережевано, в жвачку добавили воды, процедили через траву и дали напитку немного постоять.
Пока покончили с мясом, водка настоялась. Мапу наполнил первый «стакан» из бамбука и снова в первую очередь поднес Саку.
– Нет, этого я не могу! – решительно отказался Саку.– Наш закон не велит.
Отказ Саку был неприятен вождю, однако он не стал настаивать: закон так закон.
Тогда другие протянули свои бамбуковые стаканы. Напиток, как видно, обладал зверской силой: у многих глаза полезли на лоб. Но зато сразу стало заметно его воздействие: некоторые уже нетвердо стояли на ногах.
Закусывали бананами и бататом.
Потом Мапу встал и обратился к своему народу с речью:
– Вот наш брат Саку. Давно-давно он убежал от нас и долго жил с белыми. Он узнал, чем они сильны. Он знает их духа и может попросить его, чтобы он помог нам, как помогает белым. Саку может попросить духа, чтобы Мукку не могли воевать против нас, и тогда мы возьмем их голыми руками. Так пусть же играет музыка!
Люди закричали от радости, поднялся шум, гомон.
Саку был очень удивлен, услыхав слова вождя, и встал, чтобы объяснить народу, в чем неправ Мапу.
– Братья! – начал он.– Правда, что у белых я познал великого духа, который властен над нами всеми – и над белыми, и над черными, правда, что великий дух может сделать все, но...
Но договорить ему не дали. Услыхав, что великий дух «может сделать все» и, значит, помочь им в войне, люди снова начали кричать, славить Саку, потрясать оружием.
– Смерть Мукку! Уничтожим их! – раздавались голоса.
– Братья! – старался Саку перекричать толпу.– Вы ошибаетесь! Великий дух не помогает там, где творят убийство...
Но люди уже не слушали его. Радость перехлестывала через край, народ кричал, шумел, как расходившееся море.
Между тем подошли музыканты и танцоры, и все внимание обратилось на них.
Саку сел и горько усмехнулся.
«Несчастные, темные люди,– думал он,– только одно у них на уме: как бы убить своего врага. Нелегко будет внушить им, что самое главное – спасти свои души. Но с божьей помощью я исполню свой долг».
На средину вышли четверо танцоров. Спрятанные до колен под пальмовыми листьями, они походили на обыкновенные копны сена, только что у каждой была пара ног. Но самым главным в их наряде были огромные, внушающие ужас маски – пестро размалеванные, с пучками перьев на высоких шишаках.
Заиграла «музыка». Один дул в двухметровую бамбуковую дудку, которая ревела и завывала так, словно сто папуасских псов начали свой концерт. Другой свистел в пустой кокосовый орех, в котором были просверлены две дырки. Третий играл на маленькой свистульке, а четвертый колотил в барабан. Был тут и более деликатный инструмент, нечто вроде трещетки: множество ракушек тоненькими веревочками были привязаны к палке; музыкант размахивал этим кнутом, и ракушки щелкали и трещали.
Под эту музыку танцоры топтались на месте, наклоняя туловище в разные стороны. Но люди смотрели на них с молчаливым вниманием, потому что перед ними были не просто танцоры, а души умерших предков. После этого понятно, почему на Новой Гвинее такие танцоры считаются таинственными, высшими существами.
После официального и серьезного танца началась «самодеятельность»: кто во что горазд. До позднего вечера плясали и веселились эти дети природы.
Саку, как почетному гостю, было отведено место для ночлега в ум-камале. Все давно уснули, а он стоял на коленях и горячо молился, выпрашивая у бога помощи в святом и благом деле – очищении душ своих братьев. Над головой у него скалили зубы человеческие черепа, а напротив, в углу, стояла деревянная статуя – тэлум.
V
Тревожные слухи беспокоили людей Какаду.
Говорили, что белые на какой-то большой и очень трескучей лодке забрались так далеко в глубь острова, как до сих пор никогда не забирались. Говорили даже, будто огромная и тоже трескучая птица пролетела над соседней деревней[2].
Может быть, это те самые белые летают? Тогда все пропало.
Говорили еще, что на острове появился какой-то невиданный зверь, большущий – больше самого большого кенгуру. Этот зверь очень быстро бегает и на нем... на нем будто бы сидит человек! Это было пострашнее любой трескучей птицы.
2
В 1925 г. над Новой Гвинеей пролетел первый самолет, причем курс его лежал над такими местами, где до тех пор никто не бывал. Об этом писалось в газетах, как о большом достижении. Прим. автора.