В это время с соседней кровати послышался плач ребенка. Зарина поспешила туда, схватила сверток, прижала его к себе и зашептала:
— Олежек, поспи немного, поспи, мой маленький, и поправишься.
Не успокоился ребенок, а заплакал еще громче, и тогда Зарина села на кровать, расстегнула верхнюю пуговицу халата и приложила голову ребенка к груди.
— А что он делает? — спросила я, когда ребенок замолчал.
— Сосет молоко.
— А где бутылочка с соской?
— Он еще совсем маленький, Яра, — ответила Зарина и улыбнулась ребенку: — Обжора!
Доктор скова зашел. Отдал Зарине какие-то бумага и сообщил:
— Завтра сдашь еще эти анализы, а послезавтра уйдешь домой. А пока присматривай за моей девочкой.
— Родители хоть знают, что ее увозите в Москву?
Я сразу закрыла глаза и уши бы заткнула пальцами, но не могла, сил не было. Так мне больно было слышать эти слова.
— У нее нет родителей, — шепотом сказал доктор, но я их все равно услышала.
Он ушел, а мне так не хотелось быть совсем сиротой.
— Зарина, когда я вырасту, меня будут все звать Ярой Ярославовной. Так сказала мне воспитательница… И папа вернется из войны, — сказала я.
— С войны? — удивилась Зарина, потом улыбнулась мне и спросила:
— Кто же постриг твои волосы так коротко?
— Нам нельзя носить длинные волосы. Недавно доктор нашел в волосах Лизы вши, — соврала я, а нашли их у меня и сразу постригли.
— Ничего, — успокоила меня Зарина и села на кровать, — вот вырастешь и отпустишь длинную косу. Шелковистую русую косу. Ты будешь красивой девушкой.
Я улыбнулась ей:
— Я не вырасту! Я умру и превращусь в птицу. Потом полечу в сказочную страну. Ты жила когда-нибудь в сказочной стране?
— Не знаю, — пожала она плечами, — а что это за страна?
Я рассказала ей о прекрасной стране, где каждый ребенок имеет родителей. Зарина почему-то стала грустной, даже глаза ее наполнились слезами.
Мне еще хотелось с ней говорить, но медсестра сделала укол сначала Олежеку, а потом мне. Зарина пока успокаивала ребенка, перепеленала его и кормила, я уснула.
Во сне Ольга Константиновна надела на меня нарядное белое платье, на голову воздушную фату, и я так обрадовалась, но тут будто платье загорелось на том костре, что жгли во дворе детдома, и я в страхе очнулась. Около моей кровати уже стояла Зарина.
— Позвать врача?
— Нет! У меня ничего не болит.
— А почему тогда заплакала?
— Сон мне приснился!
— Есть хочешь? Что бы ты хотела поесть?
Она спрашивала меня нежным, ласковым голосом, гладила по голове, и я растрогалась и расплакалась.
Какое же это счастье слышать ласковое слово?! Никогда не находили взрослые детдома времени для души чужого ребенка. Голодными мы никогда не были, и одевали нас вполне сносно. «Но от голода и холода умирает тело ребенка», — сказал как-то папа Сим-Сима. И был прав. От грубого крика и отсутствия ласки же погибает душа. Она со временем превращается в холодный комочек яда и всю оставшуюся жизнь катится по ухабистым дорогам жизни, отравляя окружающим людям жизнь. Несет несчастье всем, потому что не знает вкус счастья.
— Лимон с сахаром любишь? — спросила меня Зарина.
— А что это такое?
— Мандарины ела?
— Много раз.
— На вид такое же, но намного кислей, — сказала она и принесла из своей тумбочки тарелку с ломтиками лимона.
Мне не очень он понравился, но ломтик съела, чтобы не обидеть Зарину.
— Еще?
— Нет! Спасибо!
Зарина не отходила от меня. Она сидела на моей кровати и говорила, говорила что-то ласковое и приятное. Я снова заснула.
Проснулась снова на рассвете. Звезды еще сверкали на предутреннем небе.
— Яра, ты опять стонешь? — подошла ко мне снова Зарина.
— У меня есть одна мечта, — шепотом сказала я, но она меня услышала.
— Какая мечта? Я могу ее исполнить?
— Да! Только пообещай, что не обманешь?
— Обещаю! Если не сейчас, то завтра…
— Поклянись!
— Как? — растерялась она.
— Поклянись землей!
— Что за важная просьба, Яра!? — засмеялась Зарина.
— Возьми меня на руки. Доктор сказал, что я легкая, как перышко.
— А я-то думала! — удивилась она, села на кровать и протянула руки: — Иди ко мне!
Я вскочила и уселась на ее коленях, потом положила голову на ее грудь и засмеялась, словно тихий и звонкий звоночек в ночной тишине.
— Не знала, что мамы так хорошо пахнут! — сказала и обвила руками ее за шею.