Одними из первых лауреатов Нобелевских премий-в области физиологии и медицины еще в начале века стали Иван Петрович Павлов и Илья Ильич Мечников.
Нобелевских премий в области науки удостоены советские физики Павел Алексеевич Черенков, Илья Михайлович Франк, Игорь Евгеньевич Тамм, Лев Давидович Ландау, Николай Геннадиевич Басов, Александр Михайлович Прохоров и химик Николай Николаевич Семенов.
В 1965 году Нобелевская премия по литературе была присуждена Михаилу Александровичу Шолохову.
В решении о присуждении премии говорилось, что диплома лауреата советский писатель удостаивается в знак признания художественной силы и честности создателя эпохального произведения об исторических годах в жизни русского народа.
Шведские газеты называли Шолохова автором одного из величайших русских романов, человеком, занимающим сегодня место среди немногочисленных классиков мировой литературы.
Премии лауреатам вручает шведский король. Это происходит в большом Концертном зале, расположенном в самом центре столицы. Приглашенные съезжаются туда в цилиндрах, черных фраках и белых галстуках-бабочках. Вся церемония начинается под звуки фанфар и обставлена очень торжественно.
Потом король приглашает лауреатов к себе на обед. Наконец, устраивается большой банкет в Золотом зале ратуши, где собирается несколько сот гостей.
Рассказывая о том, как все происходит, чиновник, сопровождавший посетителей ратуши, заметил:
— Там, наверху, есть кухня, где сразу можно приготовить обед больше чем на тысячу человек. Но столько людей мы редко приглашаем обедать, да! Это дорого. Налогоплательщики этого не хотят.
Вечная тема: налоги и налогоплательщики! Разговоры тут очень однообразны: налогоплательщики жалуются на непомерно высокие налоги.
И если ратуша — любимое здание стокгольмцев, то дом, где помещается главное налоговое управление, все дружно проклинают. Какие только названия для него не придуманы!
— Скребущий дом, — сказал мне один швед, — выскребает из карманов денежки.
— Как! Вы не знаете, где налоговое управление? — удивился другой. — Такое, представьте, высокое противное здание на Ётгатан. Высокое, как налоги. И очень, очень противное!
Позднее, когда мне довелось около месяца прожить в Стокгольме, я не раз ходил мимо двадцатичетырехэтажного «скребущего дома». Самое обыкновенное здание, не хуже и не лучше многих других. Но попробуйте убедить в этом шведа!
— Поганый дом, — возразит он. — Просто удивительно, как он не рухнет от всех проклятий, которые на него сыплются. И если бы вы знали, какие там несимпатичные чиновники!
Не еще…
Говорят, что жизненный уровень в Швеции самый высокий в Европе. Вполне возможно. Статистика доказывает, что на каждые сто шведов производится больше машин, холодильников, пылесосов, телевизоров, чем, скажем, на сотню итальянцев или на сотню французов. Я готов поверить, что итальянский рабочий может в чем-то завидовать шведскому.
«Да, налоги у нас высоки, но зато..» — многозначительно говорили мне знакомые шведы.
Верно, в шведских магазинах более чем достаточно товаров на любой вкус. Многие товары дороги, но и те, что подешевле, в общем, добротны и красивы. Большинство людей хорошо одето. В редком шведском городе не увидишь новую школу, больницу, новые жилые дома. Не так давно, снова проехав почти всю Швецию, кроме самых северных ее окраин, я почти всюду видел строительных рабочих, которые взрывали гранит для котлованов, возводили стены цехов, расширяли дороги.
По темпам жилищного строительства Швеция обогнала почти все капиталистические страны. Однако шведские газеты пишут, что в городах заведены длинные списки людей, нуждающихся в квартире. В Стокгольме в этих списках к концу 1969 года было больше шестидесяти тысяч человек. Некоторые ждут своей очереди много лет.
Я уже рассказывал вам о Бертиле Герроу, с которым впервые путешествовал по Швеции. Когда мы въезжали в какой-нибудь город, он неизменно брался за автобусный микрофон:
— А тепэррр вы видеть новый дома, как и везде в Швеции. Да, да, это очень важно. .
Увлекаясь, господин Герроу иногда допускал невинные преувеличения. Так, он сказал, что совсем скоро у каждого шведа будет своя автомашина. Однако кто-то, заглянув в справочник, вычитал там, что одна машина приходилась на девять шведов. Это очень хорошо, но девять шведов — не все равно, что каждый швед. Тут выяснилось, что и у самого господина Герроу, переводчика, литератора, имеющего весьма высокий для Швеции заработок, пока что есть только мотоцикл, правда — с вместительной коляской.
— А, да, да! Автомобиль — не еще! — сказал он.
Господин Герроу пригласил нас к себе-домой. У него было трое маленьких ребят, и жил он довольно тесно.
— О, скоро буду иметь большой квартира! — уверял он. — Очень скоро! Да, да!
Случилось так, что лишь одиннадцать лет спустя мне удалось вновь услышать голос своего знакомого. У меня был его старый адрес и телефон, но я, помня наши разговоры, стал листать новейшую телефонную книгу. Звоню. Ну конечно, восклицания, воспоминания и под конец сожаление: завтра господин Герроу уезжает в отпуск, нам не удастся встретиться, но вот адрес на случай, если я задержусь в Стокгольме до его возвращения.
Адрес оказался прежним. Тут я заметил, что и телефон все тот же, старый. Значит, с квартирой «очень скоро» не получилось. Новая квартира «не еще». .
Об автомобиле я не спрашивал. Им господин Герроу наверняка обзавелся. В мой последний приезд одна автомашина приходилась уже всего на четырех шведов. Но газеты жаловались, что человек становится придатком, рабом машины, уличные пробки таковы, что некоторые предпочитают оставлять автомобйль дома и добираться на работу пешком или в вагоне метро.
„Все мы-в одной лодке“
В Швеции к концу 1969 года было четыре тысячи миллионеров.
Многие из них разбогатели, выгодно торгуя во время двух мировых войн. Когда в некоторых странах рабочие и крестьяне покончили с капитализмом, напуганные шведские фабриканты стали делиться частью своих сверхприбылей с верхушкой рабочего класса. Этого было достаточно для того, чтобы газеты, принадлежащие все тем же миллионерам, стали на все лады восхвалять классовый мир, будто бы наступивший в Швеции. Они объявили, что шведам удалось создать «общество благосостояния», что, мол, отныне капиталисты и рабочие «сидят в одной лодке». А раз это так, то им ни в коем случае не надо ссориться.
Шведская газета «Афтонбладет» однажды едко высмеяла басни об «одной лодке». Как только «лодка» начинает давать течь, работодатели- капиталисты и заводчики- восклицают: «Смотрите, лодка течет!»
Люди с портфелями, сидящие в лодке, говорят: «Кто-то должен прыгать за борт!»
При этом все они смотрят на Свенссона. А Свенссон — это нарицательное имя среднего шведа, рабочего, служащего, крестьянина.
Итак, все выжидательно смотрят на Свенссона: ты же славный малый, Свенссон, давай прыгай. И Свенссон, спрыгнув, исчезает в волнах и тумане. Так и прыгают Свенссоны один за другим…
Но иногда Свенссон начинает рассуждать. Он говорит товарищам:
«Почему «кто-то» — это всегда мы? Почему только мы должны прыгать за борт?»
«И тогда, — пишет газета, — они швыряют за борт работодателя и людей с портфелями, а сами гребут к берегу…»
Увы, чаще всего работодатель и господа с портфелями благополучно выплывают и снова усаживаются в лодку. А Свенссоны покорно налегают на весла.
Вскоре после войны забастовали шведские машиностроители. Они попросили прибавить заработную плату в связи с дороговизной.
Они требовали также покончить наконец с разной оплатой за одинаковый труд. В Швеции женщинам издавна платили меньше, чем мужчинам. Допустим, человек сел в трамвай и протягивает кондуктору монету Чтобы оторвать билет, не нужна сила Геркулеса. Ведь, в сущности, все равно, будет ли стоять на кондукторском месте удалой добрый молодец в ботинках 45-го размера, или старушка, которая ждет не дождется, когда ей исполнится 67 лет и она сможет уйти на пенсию Но доброму молодцу платят на треть больше, чем старушке.