На закате один склон долины Гудбрансдален, по которой мы ехали весь день, становится холодновато-черным, другой весь искрится слюдяными блестками. Это солнце прощается с хуторами, крытыми тонкими пластинками сланца. Догорающий закат заставляет их светиться, и тогда-то все полускрытые в зелени крыши, от берегов Логена до поднебесных вершин, становятся видимыми. Хутора повыше — остатки старых дворянских усадеб, напоминавших крепости: для них выбирались самые неприступные места.
— Профиль Бьёрнсона!
На скалистой вершине четко обрисовывается знакомый профиль человека с орлиным носом, высоким лбом и откинутыми назад пышными волосами.
Бьёрнстьерне Бьёрнсон, большой норвежский писатель, любил эту долину и поселился на солнечном пригорке неподалеку от Лиллехам-мера. «Некоронованный король Норвегии» своими стихами и пьесами стремился поднять народ на борьбу за независимость Норвегии, за разрыв унии со Швецией.
Песня Бьёрнсона «Да, мы любим эту страну» стала национальным гимном.
Бьёрнсон писал пьесы о вольнолюбивых крестьянах, умевших постоять за свободу, о финансистах, готовых обмануть народ, чтобы выманить у него деньги, о продажных редакторах буржуазных газет. Он был жизнерадостным, веселым человеком, любил друзей, шумные сборища, страстные споры.
Долго еще на лимонно-желтом фоне заката рисовался гордый профиль. Казалось, поэт смотрит, как зажигаются огоньки в сумраке долины, которую он так любил при жизни.
На ночлег мы остановились в гостинице, одиноко стоящей посреди леса. За долгий теплый день в воздухе настоялся густой аромат хвои. Под окнами шептала что-то свое маленькая горная речка.
Меня потянуло в лес. Мы пошли по тропинке вдоль речки, вьющейся в зарослях черемухи.
— Благодать! — сказал Марк.
Бац! Мой друг звонко ударил себя по лбу. В тот же миг я нанес себе удар по шее. Комары! И как больно кусают, проклятые!
Фотолюбителям в Норвегии не приходится долго искать живописные местадля съемки.
— Ты как сибиряк можешь сравнить таежного гнуса со здешним, а я зря кормить заграничных комаров не намерен! — И мой друг поспешил к гостинице.
Утром следующего дня автобус пополз вверх по крутому подъему. На вершинах белели снега. В этих горных краях лето еще не наступило, сюда только недавно добралась весна. В палисадниках возле хуторов цвела сирень. Дурманяще пахло рябиновым цветом. Нигде не встречал я такой пахучей, пышной рябины!
Выше, выше. Исчезли ласковые шелковистые поляны. В горах человек с давних пор воюет с природой, добывая хлеб тяжелым трудом. Все чаще встречаются хуторки с темными, старыми, некрашеными домами. Возле них такие же темные сараи и риги. Ели обступили дорогу. Холодные ручейки текут меж пней.
С землей в горах туго. Если хочешь развести огород, таскай землю мешками от реки, насыпай ее на камень, удобряй, да смотри, чтобы твои труды не пропали даром: прорвется с гор поток и смоет все дочиста.
Вот наконец и озеро на водоразделе. Оно питает водой Логен, который тут совсем узок и слаб. На запад, к Атлантике, из этого же озера убегает река Раума.
У водораздела кончается Гудбрансдален. По другую его сторону — Румсдаль. Эти две долины как бы прорезают наискось значительную часть страны, от моря до моря.
Мы — на границе, разделяющей Восточную и Западную Норвегию.
Дует резкий горный ветер. Холодно. Ползет туман, кружатся в воздухе снежинки. Неужели утром мы любовались бледно-лиловым цветением сирени?
У дороги — каменная глыба. Это памятник. На нем имена жителей ближней деревни, погибших в боях с фашистами. Камни перевала обагрены кровью патриотов.
Слишком много водопадов
Логен был дик и норовист, но и Раума, вдоль которой мы начинаем спуск к океану, не уступает ему: летит с порога на порог, грохочет водопадами.
Сосед объясняет мне, что Раума — типичная норвежская река. Знаю ли я, что в Норвегии построены гидростанции мощностью свыше десяти миллионов киловатт?
Они дают энергию для электрохимических и электрометаллургических предприятий. Во многих горных долинах можно увидеть теперь заводы, построенные рядом с гидростанциями.
— Но почему мы не видим зданий самих гидростанций? — спрашиваю я.
— Потому, что многие из них находятся в толще гор, в глубоких подземных галереях.
На каждого норвежца, добавляет мой спутник, производится больше электроэнергии, чем на жителя любого другого государства, хотя угля и нефти для электростанций в стране нет, топливо надо привозить по морю.
— Вот наш уголь, — показывает он за окно.
В облаках водяной пыли в долину летят водопады. Бутылочное стекло струй проглядывает сквозь завесу пены.
Автобус зигзагами спускается вниз. Только что этот водопад был виден далеко под нами — и вот его брызги уже летят в окна автобуса.
— Остановитесь! Остановитесь! — стонут пассажиры. — Ах, как чудесно!
Шофер уговаривает нас:
— Господа, дальше будет красивее.
Мы не верим, требуем остановки. То и дело щелкают затворы фотоаппаратов. Один Марк проявляет мудрую сдержанность.
— Детский сад, — бормочет он.
Через десять минут автобус останавливается возле мостика из гранита, переброшенного над бешеным потоком. От мелькания струй кружится голова.
Порыв ветра бросает в нас облака водяной пыли. У двоих фотолюбителей уже кончилась пленка, нерасчетливо израсходованная на первые водопады.
Едем дальше. Вода то льется по бурым кручам сотнями серебряных нитей — совсем как расплавленное серебро, — то срывается с утесов в бездну. В одном месте поток перехвачен для турбин гидростанции и пущен по трубам. В другом над взбесившейся водой раскачивается висячий мостик с продырявленными боковыми сетками.
Гору справа окутало облако, и теперь кажется, что водопады льются прямо из него.
Шофер злорадствует:
— Вельманофосс — справа! Харпефосс — слева!
У нас болят шеи, мы «объелись» водопадами. А шофер неумолим. Только и слышно: «фосс», «фосс». Эта приставка означает водопад, точно так же как приставка «даль» и «дален» означает долину, а приставка «хорн» употребляется для обозначения острых, как рог, горных вершин. Они поднимаются над долиной. Это Румсдальские Альпы, и над их зубчатыми вершинами упираются в облака два рога Румсдаль-хорна.
— Водопад справа! А теперь и справа, и слева…
Мы тупо смотрим перед собой. Лишь Марк деловито, не спеша, тщательно выбирая точку съемки, время от времени спускает затвор «Зоркого».
В этой долине поразительное разнообразие водопадов, водопадищ и водопадиков. Похожих почти нет. Иной дробится на отдельные струи, обгоняющие друг друга. В другом вода, при падении раздробившись на камнях в мельчайшую пыль, кажется, потеряла вес и парит в воздухе. Снег, лежащий кое-где на камнях, не отличишь от пены.
Возгласы восторга постепенно утихают.
— А? Что? Опять водопад? Да, красота… Так вот, если вы помните, по дороге к Лиллехаммеру мы видели башню…
Гора вся в водопадных прожилках. Кажется, отполируй ее — и получится облицовочный мрамор или гранит. Странно, что над этими холодными камнями, над бушующей водой скользят ласточки: право, тут место для орлов!
Проходит час, полтора. Ветер уже теплый и влажный. Это дышит Атлантический океан. Далеко впереди в щели между скалами блеснул фиорд.
Но мы не спускаемся к океану.
Наш маршрут — кольцевой. Нам предстоит знакомство с центром горного мира страны.