На каменных, украшенных богатой резьбой скамьях нет ни одного свободного места. Чистильщики сапог всех возрастов — от восьмилетнего карапуза до дряхлого старика — повсюду предлагают свои услуги. Уличные торговцы с привязанными к палкам яркими разноцветными воздушными шарами затейливой формы пускают трели на своих свистульках. Продавцы пышных поджаристых кукурузных оладий, которые лежат у них в больших жестяных коробках за плечами, непрерывно названивают в свои мелодично настроенные треугольники. На деревьях кричат диковинные птицы, монотонно и пронзительно поют цикады, к оглушительному звучанию оркестра примешиваются доносящиеся со всех сторон площади гудки автомобилей, совершающих парадный выезд. Из-за башни старого собора, на низкой каменной ограде которого длинными рядами сидят темные, усталые, закутанные в ребосо и серапе фигуры, выглядывает большая и яркая полная луна.
Сейчас я сижу на краю постели и пишу, чтоб хотя бы словами дать Вам какое-то представление о прожитом дне. Но что такое слова по сравнению с многокрасочной кипучей жизнью? Музыка с площади еще доносится до меня: гостиница расположена как раз напротив оркестрового павильона. Завтра утром я еду дальше, на Теуантепек, и, может быть, уже послезавтра буду далеко в штате Чиапас, малонаселенном нагорье на самом юге Мексики, близ границы с Гватемалой…
Теперь я лягу спать, после того как попытался на несколько минут приобщить Вас к этому необычайному вечеру. Да, он необычаен… Это и есть то самое «большое приключение», как я его понимаю, которое всегда любил и всегда искал. И даже то, что я смог сегодня написать Вам это письмо, обогащает его.
Спокойной ночи! Желаю Вам самых приятных сновидений.
Ваш далекий друг».
Когда приближаешься по дороге Оахака — Теуантепек к низменности перешейка, перед глазами внезапно возникает панорама города, на километры раскинувшегося вширь, строящегося строго по плану с учетом требований современной санитарии. Это Халапа-дель-Маркес, вызванный к жизни сооружением гидроузла Преса-эль-Маркес, одной из гигантских гидростроек, предусмотренных последними планами экономического развития. В скором времени наши картографы нанесут его на карту Мексики в качестве нового крупного населенного пункта. Широкие равнины Теуантепекской низменности самой природой предназначены для земледелия в крупных масштабах. Но сегодня там еще преобладают саванны, используемые для экстенсивного выпаса скота, и отсталое полеводство на пожогах. После создания оросительной системы они превратятся в одну из крупнейших житниц Мексики.
Все это я видел проездом, направляясь к городку Теуантепек, именем которого назван перешеек. Сам перешеек представляет собой перемычку шириной всего в 220 километров, лежащую между двумя океанами, соединяющую Северную и Центральную Америку. Здесь, в 250 километрах на юго-восток от Оахаки, я снова остановился, чтобы спокойно заняться обозрением этого своеобразного сооружения природы.
У западной окраины городка я взобрался на голый гранитный холм. На его вершине стояла старая полу-развалившаяся церквушка. Рядом с ней чернела на тускло-голубом фоне бездонного жаркого неба незатейливая, построенная из трех неотесанных бревен перекладина с колоколом. Чуть в стороне за высокими изгородями из тростника виднелось несколько хижин из глины и пальмовых листьев, таких нищенски жалких, что у меня защемило сердце. Над склоном, усеянным чешуйчатыми обломками выветрившихся скал, витал отвратительный запах сохнущих нечистот. Остромордые свиньи с длинной щетиной недовольно хрюкали, тщетно разыскивая более привлекательные отбросы. Шелудивая собака, настоящий скелет, обтянутый кожей, неотступно следовала за мной, осторожно и недоверчиво, ежеминутно готовая к бегству, и смотрела на меня умоляющими глазами.
Подо мной расстилалась, сливаясь где-то вдали с Тихим океаном, низменная равнина перешейка с отдельными скалистыми выступами, похожими на острова. По обе стороны она была ограничена крутыми склонами нагорий Оахака и Чиапас, теряющимися в туманной дали. Это один из тех слабых швов, где лишь недавно (в геологическом смысле слова) отдельные глыбы нынешнего американского континента срослись между собой вследствие незначительного поднятия морского дна. Не раз возникали планы проложить здесь второй «Панамский канал» между океанами. Однако пока что из этих планов родилась только желез-пая дорога, связавшая два побережья, и совсем недавно— линия нефтепровода.
По широкой сверкающей ложбине из гравия и песка — руслу реки Теуантепек в период дождей — извивался узкий ручеек: такой бывает река в сухой сезон. Всадники, вьючные животные и погонщики перебирались через нее, едва замочив ноги. На берегу мелководного потока, согнувшись, стояли женщины и пытались полоскать в нем белье. Другие доходили до середины, набирали воды в большие глиняные кувшины и несли их на голове в свои хижины, рассеянные по окрестным холмам. В плоской ложбине между склонами холмов, в окружении кокосовых пальм и рощ фруктовых деревьев, теснились белые домики города. Городской шум, смешиваясь с завыванием музыкальных автоматов, хаотическим нагромождением звуков, доносился ко мне наверх. По зеркально гладкому асфальту прямого, как стрела, шоссе мчались грузовики, несколько снижая скорость лишь на длинном мосту перед городом. Мной овладело какое-то странное чувство: неужели я на Теуантепекском перешейке? Сколько раз в своей жизни я отыскивал его на карте, вовсе не надеясь, что мне когда-нибудь придется здесь побывать. Я очнулся только тогда, когда маленький колокол вдруг подал свой жалобный дребезжащий голос. Это незамеченная мною вышла к нему из какой-то хижины девочка-подросток в коротком изношенном платьице, надетом прямо на голое тело, и позвонила к вечерней молитве.
Самое прекрасное на перешейке — это женщины. Кажется, будто от всех народов, которые проходили по этому месту суши и оставили здесь свои следы, — от ольмеков и миштеков, от соке и хуаве, от чонталей, чинантеков и сапотеков — они унаследовали все самое лучшее. Они отличаются стройностью фигуры, которая еще больше подчеркивается очень широкими и длинными, до щиколоток, юбками, которые покачиваются из стороны в сторону в такт пружинистой походке. Эти юбки шьются из очень легкого материала самых различных расцветок и рисунков, а снизу отделаны широкой полосой тонкого белого муслина. Иногда они бывают совершенно черными — это хорошо оттеняет изящество длинных, классической пропорции бедер. Над крутыми бедрами свободный бархатный корсаж — пурпурный или темно-синий, фиолетовый или золотисто-желтый, с искусно подобранной оторочкой другого цвета. Это одеяние великолепно гармонирует с отточенными индейскими чертами лица — не широкого, как в других местах, с благородным рисунком рта и узким, с горбинкой, носом. В повадке этих женщин самым счастливым образом сочетаются индейская гордость и испанская величавость. Они бойки на язык и настойчивы в торговле. Правда, им приписывают некоторое легкомыслие, что не удивительно при их красоте. От Гватемалы до Оахаки их можно встретить на всех ярмарках и народных гуляньях — при этом им зачастую бывает нечего предложить, кроме самих себя.
Вскоре я проехал и нагорье Чиапас, однако так быстро, что мне очень захотелось в другой раз подольше задержаться в этих суровых местах, во многом напоминающих родные европейские ландшафты. Тогда я еще не знал, что вскоре после завершения этого путешествия мне придется снова побывать в этих местах и немало побродить по здешним горам, речным долинам и льяносам. Теперь же я лишь мельком мог познакомиться с их безлюдными сьеррами в одеянии сосновых лесов, их исконно индейским населением, их туманными прохладными лугами, их историей, в которую я бегло заглянул.
В этих горах в старинном городке Сан-Кристобаль, получившем теперь второе название — Лас-Касас, проходила деятельность великого испанского борца за человеческие права — фрай Бартоломео-де-Лас-Касас, знаменитого «отца индейцев». Он приехал в Новый Свет, находясь на службе конкисты, и тут, подобно многим своим коллегам, быстро добился богатства, влияния и власти. Однако он скоро осознал несправедливость происходящего, вступил в монашеский орден доминиканцев и под защитой монашеской рясы повел ожесточенную борьбу против завоевателей, рабовладельцев и эксплуататоров. С побережья Мексиканского залива он совершил трудный поход через болотистый, зараженный малярией Табаско и пришел в качестве первого епископа на чудесное нагорье Чиапас, оплот радушных и гордых индейцев. Лас-Касас, в противоположность большинству своих собратьев по ордену, принимал свою службу всерьез. Он не боялся даже, не взирая на ранг и связи, запрещать испанцам, мучителям подвластных им индейцев, посещение сан-кристобальских церквей до тех пор, пока они не прекратят своих позорных действий. Надо сказать, что и в наше время, четыре века спустя, этот человек был бы здесь на месте, точно так же, как были бы актуальными те задачи и цели, которые он себе поставил, ибо эксплуатация с тех пор не уменьшилась.