Лес тоже действовал на меня угнетающе — бесконечный океан листьев, стена стволов, переплетение сучьев, мерцающий полумрак, сырость, липнущая к лицу паутина, неисчислимое множество кусающих и жалящих насекомых, духота, шипы, которые цепляются за волосы и одежду…
Почва размокла от дождя, на подъемах и спусках я скользил, а сырость сгноила всю мою обувь: разваливалась одна пара за другой, каждая ремонтировалась не раз и все-таки окончательно приходила в негодность. И вот теперь «запросила каши» последняя пара тапочек, которой я пользовался только в лагере. Почти два километра я брел точно в шлепанцах; наконец встретилось дерево с мягким лубом, и мне удалось примотать подметку. Я прикинул в уме: не считая пути к реке, нам идти дней одиннадцать. Если я буду осторожен и если мы найдем балатовое дерево и наберем клея, то я, пожалуй, дотяну в этой паре до конца похода…
Титко-тирир — покинутая деревня… Мара-йоку — удивительный бамбук, аллигатор под нависшими над рекой колючими пальмами… Ороко'орин… Сверху плыли горячие волны нагретого воздуха, потом солнце склонилось и стало метать нам в лицо золотистые стрелы. Уже стемнело, когда мы достигли грязной неуютной площадки, где разбивали лагерь в прошлый раз.
…Неподалеку на землю рухнуло с громом высокое дерево, и я проснулся. Еще мерцали звезды, но небо уже светлело. Послышались голоса, громкий лай: пришли мавайяны. Они обещали прийти рано утром, но задержались на Ороко'орине, чтобы наловить рыбы. Мавайяны несли половину нашего имущества, а также все купленные нами лепешки и бананы. Мне сразу стало легче на душе, как-то спокойнее от сознания, что за нами не спеша идут две семьи (Ка’и и Юхме взяли с собой жен, и они несли поклажу, чтобы мужьям ничто не мешало охотиться), ловят рыбу, готовят себе обед и встают на заре, чтобы догнать нас.
В полдень Юхме с женой шел впереди меня; вдруг их собаки с лаем ринулись в лес, и вскоре совсем близко показался пекари. Спасаясь от старой, обычно вялой собаки, которая отбила его от стада, он укрылся под деревом у тропы. Юхме пустил туда стрелу, пекари вскочил, его прикончили ударом тесака.
Две маруди, остатки копченой рыбы, пекари — обед был обеспечен. Утром я открыл последнюю банку мясных консервов, утешаясь тем, что до моего заветного маленького склада идти совсем немного. Теперь я жалел, что не удержался: кто знает, повезет ли опять охотникам…
— Первое мясо за четыре дня, — услышал я голос Ионы, когда мы вечером сидели у костра.
Он слишком устал в этот день, и я сортировал образцы без помощи.
— Дальше так не пойдет, — продолжал он. — Голодный человек — не работник…
Послышались одобрительные возгласы.
Неужели это уж так плохо: бананы, фаринья, маниоковые лепешки и время от времени немного мяса?
А Иона уже рассказывал об одной экспедиции, начальник которой сошел с ума. Он носился голый с ножом в руке и отдавал нелепые распоряжения.
— Тогда мы втроем связали его и положили в лодку, а он все время кричал, что еще разделается с нами. Мы отвезли его обратно на базу — больше ничего не оставалось!
Снова возгласы одобрения…
В лагере мавайянов пылал жаркий костер. Женщины возились с собаками и занимались своими делами; мужчины по очереди пели. Прелесть этих песен заключалась не столько в мелодиях (хотя некоторые я уже успел запомнить и полюбить благодаря утренним концертам Кирифакки на флейте), сколько в чистоте звуков и нот. Фоньюве исполнил коротенький куплет, потом медленно на разные лады повторил заключительную фразу и закончил длинной каденцией, растянув последнюю ноту. Затем раздался могучий голос Мачиры, еще большего виртуоза, чем Фоньюве. Он любовно тянул свои каденции, повторял их, напевал в нос, наклоняя голову набок, чтобы лучше слышать, что получается.
На следующий день я решил идти за Мачирой и Япумо. Боясь отстать от них и заблудиться, я все двенадцать километров до реки бежал, припадая на правую ногу из-за колючки, застрявшей в ступне; остановиться, чтобы извлечь ее, значило потерять из виду проводников. Наконец мы вышли на берег. Я бросился, тяжело дыша, на землю и выдернул занозу. Последний отрезок до реки мы шли со скоростью не менее шести километров в час — темп редкий даже для хорошей тропы. И намного опередили всех остальных.
С величайшей радостью я принялся разорять свой склад, решил даже, несмотря ни на что, открыть коробку сардин и скрасить этим деликатесом свой обед и завтрак. Ведь у меня еще останутся две банки тушенки и банка сгущенного молока! Но тут я вспомнил, как ругал себя накануне. Нет, сардины могут подождать…