Правда, и выше больших порогов было нелегко идти из-за множества камней, о которые разбивался бурный поток, но половодье, хотя и такое неистовое, помогало нам, и мы продвигались вперед, не выходя из лодки. А затем выглянуло солнце и принялось сушить нашу одежду.
Река сузилась и стала угрюмее: мы снова очутились в краю валлаба. С обеих сторон над рекой висели длинные стебли с цветками и плодами.
На более спокойных участках попадались пресноводные летучие рыбки. Они внезапно выскакивали из воды перед самым носом лодки и парили много метров над самой поверхностью. Я видел их совсем близко и смог убедиться, что это не килегрудые Gasteropelecus sternicla или Carnegiella strigata, о которых обычно упоминают исследователи, а тонкие рыбки с необычно крупными хвостовыми плавниками. Во время «полета» эти плавники оставались в воде и часто вибрировали.
В одном месте (на бурной стремнине) троим из нас пришлось все же вылезти из лодки. Пронзительно взвизгнув, Кирифакка прыгнул за борт; пока Фоньюве шел впереди и тянул веревку, он и Марк, погрузившись по плечи в воду, толкали лодку через перекаты, среди пенных султанов и захлестываемых потоком камней. Мотор гудел, мы гребли, как одержимые, лодка ползла вперед… Вдруг я заметил в воздухе, в луче солнца, семя репейника величиной с грейпфрут. Оно опускалось бесконечно медленно: царило полное безветрие, хотя полуметром ниже бесновался поток. Ниже, ниже… вот оно коснулось реки — и мгновенно исчезло.
Под вечер на востоке, над южными склонами невидимых отсюда Акараи повисли дождевые тучи, и вскоре лиловая завеса скрыла полнеба. Вторая половина была еще освещена ярким солнцем, но тучи медленно ползли на запад, и нас окутал сырой сумрак. Мы забеспокоились и стали подыскивать место для лагеря.
В тот самый миг, когда загудел в кронах могучий шквал, предшествующий дождю, мы приметили испещренный корнями участок на пологом откосе. Я ступил на берег под раскаты грома, а минуту спустя хлынул ливень.
Ловко действуя тесаками, Фоньюве и Кирифакка отделили лоскуты коры на трех стоящих рядом деревьях, затем вбили в землю столб для четвертого угла, привязали кору к молодым деревцам и столбу, положив сверху жерди, и настелили в несколько слоев большие листья геликонии.
Потом они подмели «пол», накрыли сучьями небольшую яму, сложили сверху свое имущество, развели костер и подвесили гамак. Десять минут потребовалось им, чтобы соорудить себе убежище на ночь, а я еще не менее получаса возился со своим брезентом.
На следующий день, когда мы уже собирались в путь, Фоньюве взмахнул руками, пропел: «Хавава ме, хавава ми, бифара вер, бифара виров!» — оттолкнулся и с треском приземлился в лодке рядом со мной.
Теперь, когда мы возвращались, живость и беспокойный нрав Фоньюве становились прямо невыносимыми. Словно жеребенок, которого впервые выпустили на волю, он кипел неуемной энергией и не знал к чему ее приложить. Он прыгал, размахивал руками, постоянно что-то бормотал или пел. Схватив камышинку, Фоньюве разорвал ее вдоль, продел одну половину в дыру в нижней губе, вторую — сквозь отверстие в носовом хряще, так что получились как будто усы и бородка, и уставился на нас, грозно вращая глазами.
Но в то же время Фоньюве немало помогал мне своим знанием индейских названий рек, растений, холмов и порогов. И сейчас я, стараясь не обращать внимание на его выходки, обратился к нему за советом. Дело в том, что ниже устья Буна-вау Мапуэра, или Мапуэра-вау (на языке ваписианов), называлась Комуо-пхото, или Кому-аво (на языке ваи-ваи), а также Мушо-йоку (на мавайянском языке), что означало «река лю-пальмы»[98]. Я решил проверить, как именуют реку в той части, где мы находимся теперь.
— Атчи вау? — спросил я, показывая на воду (Как называется эта река?).
Но негодник не хотел отвечать, только таращился на меня, улыбаясь до ушей. Да что он, за дурачка меня считает?
Немного погодя я повторил вопрос, Фоньюве нагнулся ко мне и произнес доверительно:
— Начальник-вау!
Все фыркнули, я тоже невольно рассмеялся. Так мне и не удалось получить от него толковый ответ.
Чтобы чем-нибудь занять Фоньюве, я поставил его рулевым. Напевая и проказничая, он стоял на носу и с ужимками жонглировал тяжелым веслом, однако уверенно вел лодку по сложному фарватеру.
Нелегко было бы подниматься по реке на велосипеде, если бы ее поверхность вдруг превратилась в проезжую дорогу! Киль шедшей впереди маленькой лодки, в которой сидели Марк и Сирил, находился значительно выше уровня наших глаз.