— Кириванхи! Начальник! — кричали они, сияя от счастья.
А Кирифакка добавил гортанным голосом:
— Вэйри… найс![102]
Подошел праздник — американский День благодарения; я провел его с миссионерами. На столе стояло великолепное угощение, а со двора за нами, как обычно, наблюдали индейцы, в том числе Ка’и и Кабапбейе.
А в последний день ноября, накануне моего выхода, мы узнали печальную новость. Днем раньше Ка’и и Кабапбейе, соскучившись по привычной обстановке и пище, отправились в деревню вождя; через несколько часов после прибытия туда Кабапбейе умерла. Ее уже похоронили.
Мисс Ридл была потрясена. Как это могло случиться? И почему? Видимо, болезнь ослабила Кабапбейе и привела к внезапной вспышке крупозного воспаления легких, причиной которого был все тот же вирус.
Это было ужасно! У меня перед глазами неотступно стояла приветливая, терпеливая Кабапбейе с преданным Ка’и и ее любимым щенком; я вспомнил, как они с мужем остались верны мне в деревне Манаты. Всего несколько лет назад в этих краях вообще не знали, что такое воспаление легких, а сейчас уже на подходе и туберкулез, и венерические болезни, столь распространенные в саваннах… Вай-вай, мавайянам и другим племенам южных лесов грозило полное вымирание.
— Очень досадно, — заметил миссионер, — что она умерла именно теперь, когда индейцы начали, наконец, селиться возле миссии. Они решат, что здесь обитает злой дух, который и убил ее. Это может сильно навредить нашей работе.
Вместе с сестрой и миссионером (он хотел поставить на могиле крест) я отправился в тот же день к Мавике.
Когда мы прибыли в деревню, там играли флейты, пылали костры, индейцы готовили пищу и приводили в порядок головные уборы из перьев: жители всех окрестных поселений собрались вместе, чтобы отметить самое большое торжество вай-вай — праздник урожая. Несколько дней и ночей продолжаются пляски, музыка, пиры, любовные игры.
Внутри конического строения висели причудливые наряды танцоров-распорядителей — их трещотки должны были задать ритм всем пляскам. На голову танцоры надевали плетеные каркасы, увенчанные огромными коронами из перьев цапли и попугая, серебристо-желтых, зеленых и оранжевых. С каркаса свисала, совершенно скрывая лицо (обычай почему-то требовал, чтобы женщины не могли узнать распорядителей), длинная, ниже колен, бутылочно-зеленая бахрома из листьев пальмы ите и пелерина до пояса, сделанная из бледно-желтых нераспустившихся бутонов той же пальмы. Остальные мужчины, лица которых женщинам разрешалось видеть, ограничились изысканной комбинацией уже знакомых мне украшений; у некоторых руки выше локтей были схвачены браслетами с длинными пучками перьев ара, к запястьям были прикреплены палицы или пышные перья.
Венец для плясок (ваи-ваи)
Сквозь нарядную веселую толпу мы пробились к гамаку, в котором один, всеми забытый, лежал Ка’и. Казалось, он совершенно не видит происходящего и не замечает нас.
Я сказал ему, как мы опечалены. Мисс Ридл измерила Ка’и температуру. Миссионер обменялся с ним несколькими словами и грустно покачал головой.
— Как он воспринимает ее смерть? — спросил я мистера Ливитта.
— Спокойно. Он спросил меня про ее бисер: боится, что ваи-ваи заберут его себе, но я обещал ему, что все будет в сохранности. На Мапуэру думает возвращаться только после того, как прилетит следующий самолет. Я говорил ему про «Великую рычащую птицу», и он хочет на нее поглядеть. Это хорошо для нас: когда он вернется к себе, расскажет обо всех чудесах, какие здесь видел.
Индейцы стоически относятся к смерти и стараются поскорее забыть умерших, однако Ка’и явно не успел еще свыкнуться с утратой. Он был убит горем. Что же до беспокойства о бисере, то, чтобы понять его, достаточно для наглядности приравнять каждую бисеринку к шиллингу…
Пришел Фоньюве и сел с нами рядом, держа в руках длинную флейту, из которой он извлекал чудесную трепетную мелодию, нежную, как свист черного дрозда. Очарованный, я снова и снова просил повторить ее, пока не смутил музыканта вконец.
Один за другим к нам подходили другие знакомые индейцы, приносили вещи, которые, по их мнению, могли меня заинтересовать. В свою очередь, я роздал им то, что у меня оставалось из обменного фонда.
Вождь подмигнул мне и вручил перевязанный бечевкой сверток из пальмового листа. Развернув его, я увидел султан белой цапли.
— О! Вам посчастливилось! — воскликнула мисс Ридл.
— Мы давно пытались раздобыть такой султан, — объяснил миссионер. — Индейцы продают их крайне неохотно, эти перья очень трудно достать.