На третий день я составил первую аналитическую схему, избрав для этого заросшую пальмами болотистую лощину позади миссии. Белой веревкой мы огородили пробную площадь — участок леса длиной в тридцать и шириной в семь с половиной метров. Затем я вычертил план, точно указав местоположение всех деревьев выше четырех с половиной метров. Каждое дерево тщательно измерили: поперечник, высоту, расстояние до первого сука, размеры кроны. В заключение я вычертил профиль. Такие профили — вроде технических диаграмм; они показывают состав леса подчас яснее, чем непосредственное наблюдение, и позволяют экологу, изучающему связь растительности с окружающими условиями, сделать много важных выводов.
Гигантское дерево
Правда, ни в одном лесу вы не найдете двух совершенно одинаковых участков, и эти схемы полезны лишь в том случае, когда они характерны для леса в целом. Поэтому очень важно правильно выбрать пробную площадь.
Во время этой экспедиции я испытывал новый способ отбора участков. В девственной области растительность полностью зависит от характера рельефа и почв. Изучив отдельные типичные участки — холмы, лощины, поймы рек, песок, глина, суглинок и так далее, — я смогу составить картину целого района и даже проследить, как менялась растительность в результате разрушения холмов, отложения речных наносов, заболачивания лощин.
Я считал, что в дальнейшем, когда будет проведена аэрофотосъемка края, такое обобщение поможет составить географическую карту. Рельеф позволит определить структуру леса, а опознав на фотографии хотя бы несколько деревьев, можно будет составить почвенную карту. Из таких скромных начинаний могут вырасти планы, которые преобразят тропики.
За день до того, как нам нужно было выходить по следам Джорджа, я сделал два открытия.
Я пошел за бананами и ямсом на участок, возделанный миссионерами в прошлом году. Здесь было очень красиво. «Вход» обрамляли тыквы — круглые, бутылкообразные, полосатые; они просвечивали на солнце, под путаницей усиков виднелись желтые цветки. Листья бананов образовали свод; раскачиваясь, они пропускали зеленые блики. Под ногами скрипели высохшие стебли, хрустел древесный уголь, оставшийся после пала.
Роясь в грядках ямса, затянутых сеткой вьющегося страстоцвета, я обнаружил слой необычно черной почвы, влажной и богатой перегноем. В этом слое лежали осколки глиняной посуды; за несколько минут я набрал целую груду. Большая часть черепков представляла собой остатки обычных чаш разной величины. Черепки были гладкие, без каких-либо следов краски, но на некоторых я различил зубчатые борозды и насечки.
Судя по окружающему лесу (влажный тропический лес после вырубки восстанавливается полностью лишь через несколько сот лет, проходя множество различных стадий), здесь лет пятьдесят, а то и семьдесят назад находилось поселение, скорее всего племени тарума.
Вернувшись в миссию, я обнаружил, что меня ждут двое гостей. Первый — седой старик с величественной, львиной головой; я уже раньше приметил его, он бродил возле миссии, припадая на раненую ногу. Второй — мужчина лет тридцати, не раскрашенный и очень скромно одетый. Из украшений он надел лишь бусы из белых и черных зернышек. Задумчивый и степенный, он ходил, слегка склонив голову, с выражением постоянного недоумения на добродушном липе.
Старик сел и указал на свою ногу. Я обмыл, дезинфицировал и присыпал сульфазолом небольшую ранку, затем забинтовал ее. Я подумал, что бинт очень скоро загрязнится, истреплется, и посоветовал старику обернуть ногу мягкой корой, вроде сандалии.
Когда я закончил перевязку, старик протянул мне пакетики, свернутые из пальмовых листьев. Там оказались две красивые шкатулочки — вроде той, которую показывал мне вождь, — костяной гребень и несколько серег из перьев. Я вручил ему взамен рыболовные крючки, напильник, зеркальце, два ножа и бисер. Старик завернул все это, встал и молча заковылял прочь.
Его спутник все время наблюдал за нами, но тут я заметил, что он тоже ушел.
— Этот старик выглядит добрым и покладистым, — сказал Эндрью, — но вы остерегайтесь его. Он главный колдун племени, его тут все боятся. Миссионеры, правда, с ним ладят. Они называют его «Джорджи», а настоящее его имя — Маната́.
— А второй кто? — спросил я.