Часто издали доносились нежные серебристые трели тинаму, будто жалующегося на свое одиночество, или тявканье тукана. Листья незаметно становились более упругими. Раздавался рокочущий голос Cacicus cela, точно трясли камень в жестяной банке, или настойчивый громкий призыв проснувшейся котинги (Lathria cinerea). Начинался день, и с ним новый круговорот труда, усилий, усталости, завершающийся вечером, когда мы снова вытягивались в гамаках.
Голод
Шесть дней прошло в ожидании новостей от Джорджа — шесть дней упорной и плодотворной работы. Мы выходили в лес, размечали пробные площади, измеряли и валили деревья, собирали цветки, плоды и образцы древесины.
Сколько же мы прошли? Неужели я ошибся, рассчитав, что от Эссекибо до Нью-Ривер всего двадцать пять километров? Вот уже двенадцать дней, как Джордж выступил из миссии. Выходит, Нью-Ривер много дальше, чем я полагал.
У нас кончалось продовольствие, и отправляться в дальнейший путь нужно было немедленно, если мы вообще хотели дойти до Нью-Ривер. На седьмой день утром я распорядился свернуть лагерь.
Не успели мы закончить сборы, как появился, точно по волшебству, Джордж с тремя из своих людей. Они нашли, наконец, Нью-Ривер! До реки оставалось всего километров тринадцать, но путь туда был таким тяжелым, что Джордж сомневался, успеем ли мы дойти за один день. Он приготовил промежуточный лагерь, где мы могли бы переночевать; один из его рабочих остался там охранять продукты от зверей: накануне оцелот стащил у них крышку с кастрюли, а ягуар перехватил у Чарли добычу — гокко, оставленного охотником на тропе.
Километра полтора мы шли по ровной местности. Потом тропа разветвилась. Джордж объяснил, что правая ветка приводит к той площадке, откуда хорошо видно все вокруг (мы безуспешно искали ее несколько дней подряд).
Вместе с Ионой и Эндрью я направился туда. Вскоре мы очутились у подножия горы. Начался тяжелый подъем по крутым скалам. В подлеске росли колючие пальмы[19]. Величественные эшвейлеры роняли причудливые цветы с желтой сердцевиной, по внешнему виду напоминающие небольшие лайковые перчатки и пахнущие жасмином. Тропа, казалось, свисала узкой лентой с макушек деревьев. За большим утесом мы обнаружили ровную площадку; Эндрью сказал, что это лежка ягуара. И вот мы, наконец, на вершине — бугристой прогалине в лесу, однако… ничего не видно.
Тропа извивалась между камнями дальше, уходя в чащу невысоких суковатых клузий, которые опираются на тонкие воздушные корни, напоминающие лапы огромных крабов, и, казалось, дерево вот-вот шагнет. Как и растущие рядом мирты[20], они были покрыты орхидеями и мхами. Почвенный покров состоял из диких ананасов, шелковистой травы и орхидных. Еще немного — и мы вырвались из зарослей на залитый солнцем каменистый склон и очутились над беспредельным океаном лесного полога.
Далеко-далеко на севере торчал над мглистым горизонтом бледно-голубой гранитный зуб, над которым мы пролетали на самолете. В восьмидесяти-ста километрах левее тянулись северо-западные отроги Акараи, заканчивающегося кряжами Вамуриак-Тава и Виндауа; ближе к нам возвышались почти на один километр Васару-Маунтинс — горы Солнца. А справа громоздились вершины, которые нам предстояло обойти.
Мы решили осмотреться получше. У самого края обрыва росли клузии, на переплетении корней которых лежал ковер перегноя, мха и хвороста; местами на этом ковре одиноко торчал сучок или пень. Ниже нас — те же клузии: плавно качающийся мелколиственный полог, скрывающий голые камни. В ветвях одного из деревьев в нескольких сотнях метров от нас мелькнул яркий оранжевый шар. Потом он исчез. Птица! Ну, конечно! И не какая-нибудь, а «каменный» петушок — редчайшее, чуть ли не мифическое создание! Его встречают очень редко. Но петушок улетел, и мы повернули назад.
К полудню миновали часть холмов, пересекли несколько болот и речушек, которые начали уже высыхать, — приближался сухой сезон, — и даже видели еще одного каменного петушка: его крылья прошуршали над моей головой. Немного спустя послышался нарастающий гул, словно топот зверей, продирающихся сквозь чащу.
— Похоже на очень большое стадо диких свиней, — заметил Иона, — только не могу понять, в какую сторону они идут!
Впереди между стволами пробивался солнечный свет; мы вышли на край крутого склона и поняли, в чем дело. Водопад! Сначала я не разглядел его из-за деревьев, но через несколько метров тропа круто свернула на восток, и мы увидели узкое темное ущелье, куда низвергались белые космы падающей воды.