Дом был построен удивительно прочно. Массивные и крепкие дверные рамы отличались в то же время изяществом линий; снабженные карнизами крепкие стены из расколотых вдоль стволов Euterpe защищали собак от нападения ягуаров. Крыша из пальмовых листьев кверху утолщалась. Мы увидели пять очагов (значит, в доме обитало человек пятнадцать-двадцать), раму для изготовления гамаков, несколько выжималок для маниока и красивую индейскую миску из глины.
Ваи-ваи развесили свои гамаки в доме, а мы расположились среди деревьев у реки. Спустилась ночь; мне стало совсем плохо, меня знобило, и я оглушительно чихал. Прямо подо мной золотистый волосатый паук длиной сантиметров в десять, приподняв лист, выглянул из своей норки; к фонарю с жужжанием подлетела цикада, села на него и громко застрекотала. Длинное изящное желто коричневое брюшко, прелестные, словно из целлофана, отливающие зеленью крылья, выпуклые рубиновые глаза… Я взял цикаду посмотреть, как она стрекочет, и ощутил сильную вибрацию, хотя глаз не улавливал никаких движений. Я отпустил ее и потушил фонарь. Лес казался черным, небо и река тоже быстро темнели. Вода еще отражала мрачно-синие облака, окаймленные полосками желтого света. Четким силуэтом выделялась лодка с подвесным мотором, петли лиан и листва.
Когда я проснулся утром, реку окутывала легкая голубая мгла, медленно таявшая под лучами солнца. Над моей головой птица (Ortalis motmot) хрипло выкрикивала свое индейское название: «Ханнакуа! Ханнакуа!» Затем послышались мелодичные звуки, точно кто-то играл менуэт Моцарта; то пел крапивник Leucolepia musica. Он подлетел ближе, и я различил слабый хрипящий звук, словно шорох от механизма музыкальной шкатулки. Вот если бы удалось приручить этих птиц! Они, наверное, стали бы самыми популярными певчими. Подражая голосу крапивника, я подманил маленького певца совсем близко и увидел коричневого непоседу с крапчатой грудкой.
Я чувствовал себя лучше — насморк унялся. Решив, что на моем самочувствии сказывается отсутствие свежих овощей, я собрал листья лаконоса кальяльу (Phytolacca rivinoides), растущего рядом с домом. Красные ягоды этого растения с едким соком употребляют как наживку для рыбы. Тэннер сварил листья, но они оказались на вкус слишком острыми.
Мгла еще не рассеялась, и вдоль берегов стелилась голубая дымка, когда мы отправились дальше, часом позже маленькой лодки, которая шла на веслах. В мутном небе алмазным шаром висело солнце, по оливково-зеленой глади реки пробегали золотые блики.
Все утро мы наблюдали животных в реке и по ее берегам. Сперва увидели, пройдя очередной поворот, пять-шесть здоровенных выдр с могучими хвостами (Pteroneura brasiliensis). Они как раз вылезали из воды, двигаясь по-тюленьи. Заметив нас, они издали тревожные звуки, скатились обратно и подплыли к лодке, стоя в воде торчком, словно огромные бутылки. Потом выдры исчезли, а у самого борта вынырнула удивленная физиономия и уставилась на меня. В ту же минуту по берегу промчалось через травянистую прогалину животное величиной с сенбернара; оно с размаху шлепнулось в реку и скрылось, быстро плывя под водой. Это были капибары, или водосвинки. Мясо этих грызунов очень вкусно, но стрелять в них было бесполезно: они бы сразу пошли ко дну, и их унесло бы течением. Немного погодя Фоньюве сообщил, что видит на дереве оцелота; затем на протяжении трех километров мы плыли сквозь полчища желтых бабочек, летевших вверх по реке.
— Это плохой признак, — сказал Эндрью. — Значит, дождливый сезон еще не кончился. Во время дождей бабочки летят вверх по течению, а к началу сухого периода возвращаются вниз. Так что теперь на нас обрушатся ливни. Надо бы переждать их в миссии…
— А что делают бабочки ночью? — спросил я.
— Спят. Если бы мы попали сюда вечером, то увидели, как они прячутся под листьями. Иногда все собираются на одном дереве где-нибудь на опушке. Утром просыпаются и летят дальше.
Эндрью, словно сонный медведь, опустил голову, но немного спустя снова оживился.
— Знаете, что меня больше всего удивляет? Что мы совсем не видим белоголовых маруди (Cumana cumanensis). В 1938 году, когда я был здесь, они так и кружили над рекой!
— Доктор Джонс говорил мне, что застрелил одну на реке Куювини три года тому назад.
— Может быть. А все-таки заметно, что животные покидают эти места. В тот раз мы то и дело видели с лодки тапиров, ягуаров и диких свиней — они подходили совсем близко, к самой воде. Тогда в Британской Гвиане осталось только две семьи ваи-ваи, остальные бежали в Бразилию, после того как эпидемия истребила тарумов. Ужасное было время. Мертвые лежали в гамаках, и некому было похоронить их. Теперь ваи-ваи возвращаются, здесь уже больше пятнадцати семей — всего человек пятьдесят. Вот животные и уходят, слишком много людей тут стало, так что с питанием будет туго. Впрочем, я так и думал.