Но вот пороги позади. Лодка зачерпнула немного воды, но в общем все обошлось благополучно. Снова вдоль берегов выстроился лес, а на каждом повороте мелькали белые утесы — словно плавучие дворцы и замки на тихой темной реке.
— Тутумо — гашин? (На Тутумо есть пороги?) — спросил я сидевшего рядом со мной Фоимо.
Он поднял один палец, хитро прищурился, усмехнулся и что-то произнес, потом добродушно улыбнулся. Славный наш старина Фоимо с большим животом и тонкими ногами…
Братья
Лодка опять пошла быстрее, я встал и увидел водоскат, судя по всему — опасный: лощина впереди была такая глубокая, что наполовину скрывала растущие в ней деревья.
Почти одновременно я заметил на утесе справа группу краснокожих людей. Шутник Уильям и несколько незнакомых индейцев махали нам руками, подзывая к себе. Мы пристали к берегу и постарались получше привязать лодку; в ушах стоял рев воды.
Незнакомцы встретили нас очень приветливо, помогли сойти на берег, поздоровались сами и представили своих жен и детей. Ваи-ваи обычно не обращают внимания на женщин, они никогда не знакомили меня с женами, но это были мавайяны, те самые, о которых Фоимо говорил, что они идут следом за ним.
Фоньюве, едва ступив на берег, бросился стремглав к одному из мужчин и обнял его, потом подвел, улыбаясь, ко мне. Это был молодой курносый индеец с простоватым лицом и широкой щербатой улыбкой.
— Япумо, — представил его Фоньюве, показывая два сжатых вместе пальца; он хотел сказать, что они с Япумо братья.
С помощью Безила я узнал, что братья не встречались с детства.
— А где Вайяма? — спросил я. (Вайяма сопровождал Уильяма, когда они отправились вперед.)
— Заболел, — перевел мне ответ Безил. — Уже несколько дней бредит. Сейчас ему стало лучше. Он и Уильям не хотят идти дальше, боятся, что их преследуют злые духи.
Когда я подошел, Вайяма встал с гамака. Температура у него была нормальная, но он очень ослабел. Было видно, что он перенес тяжелую болезнь.
— Уильям говорит, если вы дадите ему нужные лекарства, он и Вайяма будут принимать их, как вы научите. Ему очень жаль возвращаться, он мечтал найти себе жену. Но, когда вы заплатите за работу, он станет богатым и попросит своего друга, которому отдал жену, чтобы тот ее вернул.
Это было совсем некстати, но задерживать их я не мог. Я выдал им атебрина и попросил кое-что захватить в миссию. Пусть уж лучше возвращаются не спеша, так чтобы Вайяма совсем поправился. Но чем меньше носильщиков, тем труднее идти через Акараи…
Меня окликнул Фоньюве: Япумо предлагал футляр для косички в обмен на тесак. Футляр был украшен шкурками редких птиц — каменного петушка, трупиалов, котинг, колибри, нектарок, зимородков — и превосходил красотой все, что я видел до сих пор у индейцев. Бисерный орнамент представлял огромный интерес для исследователя: многие бисеринки путешествовали сотню лет и удалились на сотни километров от тех мест, где впервые попали в руки индейцев; время притушило краски и придало бисеру нежный оттенок.
Я посмотрел на Япумо. Видно было, что ему жаль расставаться с футляром, но отступать тоже не хотелось, и он с улыбкой сунул мне в руку свое сокровище. Затем Япумо достал изящный бамбуковый колчан с красными и сапфирово-синими перьями, покрытый замечательно отделанной кожей. В колчане лежало штук тридцать-сорок наконечников, покрытых кураре, — большая ценность, которую я тоже приобрел. Наконец он предложил мне несколько луков со стрелами; они были еще больше и красивее, чем изделия ваи-ваи.
— Япумо просит взять его с собой, — сказал Безил. — Он так обрадовался Фоньюве, что не хочет с ним расставаться. И другой человек, Йеимити (высокий молчаливый мужчина), тоже хочет идти с нами, нести вещи. Женщины и дети будут ждать у Манаты. Теперь все в порядке, у нас будет много носильщиков!
Я позавтракал на берегу, над которым плыл неумолчный гул. На расстоянии одного метра от меня на куче перьев (Иона застрелил и ощипал двух больших маруди) сидели ярко расписанные молодые индейцы, поедая тушеное мясо аллигатора. Кирифакка протянул мне когтистую лапу.
— Кириванхи, начальник!
В ответ я подал ему на листе ядовитую волосатую гусеницу и жестом предложил отведать.
— Санк ю, — ответил Кирифакка и расхохотался, увидев, как меня поразили его лингвистические познания.
Но вот трапеза кончена, мы прощаемся с остающимися и садимся в лодку. Чуть дальше мы остановились возле высоких камней, чтобы наметить путь через водоскат. Я давно уже перестал восхищаться красотой падающей воды, привык видеть в ней только препятствие, но зрелище этих порогов возродило во мне чувство прекрасного. Река, очень мелкая в этом месте, струилась, словно зеленые пряди волос, по красному каменистому ложу и спадала множеством серебристых потоков по каменным ступенькам в долину.