Выбрать главу

Под вечер мы разбили лагерь на берегу; русло в этом месте расширялось, река мелела. Всего мы прошли за день одиннадцать километров. Начался дождь; мне стоило больших трудов убедить Йеимити подвинуть свой гамак так, чтобы Икаро, у которого поднялась температура, тоже мог устроиться в укрытии, поближе к костру. Индейцы как-то не понимают, что о больных необходимо заботиться; нередко люди умирают из-за плохого ухода.

Я дал Икаро четыре таблетки сульфатиазола, но он в отличие от Фоимо оказался трудным пациентом. Подержав для вида таблетки во рту, он их выплюнул: «не вкусно!». Тут же его вырвало, он сразу ослабел, но когда я стал настаивать, Икаро совсем ожесточился. Мне пришлось долго убеждать его проглотить таблетки, он согласился, только когда услышал, что именно это лекарство вылечило Фоимо.

— Доктор должен отдать вам половину своего жалованья; вон, сколько вы делаете для индейцев, — добродушно заметил Иона.

Весь этот день он был в хорошем настроении, но вечером, когда мы с ним сели за работу, угрюмо молчал, лишь изредка отпуская намеренно вызывающие замечания.

Мне очень хотелось видеть в нем надежного помощника, вместо этого он становился все более непокладистым, и я уже подумывал, не лучше ли выделить несколько человек, которые проводили бы его обратно в миссию. Мое терпение было на исходе, и не только из-за Ионы. Остальные тоже принялись ворчать — бессмысленное занятие, тщетная попытка заставить меня облегчить им работу. Ведь это было бы только во вред им самим: чем быстрее мы будем двигаться, тем скорее сможем пополнить свои запасы. Все дело в том, что ненависть к начальству была у них в крови. Оно и не удивительно — вспомните, как с ними всегда обращались. Говорить им, что мы рискуем остаться без еды, было бесполезно, они не загадывали дальше сегодняшнего дня. Заставить их я тоже не мог. Они не признавали необходимости энергичных действий для предотвращения беды, только жаловались да ворчали. Лишь одно средство помогало: воодушевлять их. Когда они представляли себе, в какую даль забрались, и предвкушали, как будут, вернувшись домой, рассказывать о своих похождениях друзьям и родным, то сразу брались за работу с удвоенной силой. Но обязанность постоянно напоминать об этом лежала на мне, а я уже начал уставать. Хоть бы хватило выдержки до конца!

Лежа в гамаке, я следил за расплывчатыми силуэтами, двигавшимися на фоне костра и блестящих капель дождя. Черные неуклюжие тени казались мне комьями пластилина, которым нужно было придать определенную форму.

Но как это сделать? Как заставить их ощутить ответственность за выполняемое дело? Может быть, это лес виноват во всем, он действует так на нас? Без конца продираться через зеленую чащу, идти по темным коридорам, по катакомбам из листьев — от этого хоть кто взбунтуется! Человек стремится к открытым пространствам; даже ваи-ваи селились на обширных расчистках.

Нас отделяло от деревень еще два-три перехода по лесу. Я не сомневался, что это будут нелегкие дни…

— Начальник, мы должны остановиться здесь, — заявил утром Иона с непреклонной решимостью. — Икаро не может идти, а его ношу отдать некому — все и без того перегружены.

Температура у Икаро понизилась, но перенесенная болезнь и сильнодействующие лекарства вызвали сильную слабость. Я предложил оставить кого-нибудь с ним. Икаро отказался: ему станет хуже, если он останется. Он пойдет с нами, пусть только кто-нибудь возьмет его ношу.

— Вот видите! — торжествующе произнес Иона. — Что вы будете делать с этой ношей?

— Об этом не беспокойся, — ответил я небрежно. — Не так уж много у него вещей. Ты забываешь, что у Безила и Фоимо почти нет груза. Я оставлю им записку.

— Я возьму его гамак и еще что-нибудь, — вызвался Тэннер.

Иона сник и промолчал.

Местность становилась все более пересеченной, лес редел, в пологе открывались просветы. Нас окружали невысокие деревья с голыми красноватыми стволами (преимущественно из семейства миртовых). Мы шагали, поднимаясь все выше, по мягкому пружинистому мху с участками диких ананасов и шелковистой травой. На смену мелколесью пришли могучие великаны с чистыми, гладкими стволами, вздымающимися метров на тридцать.