Всю вторую половину дня я работал вместе с Ионой и заодно рассказывал ему, как наши пробные площади помогут создать общую картину лесов этого края.
Бесчисленные виды растений, встреченные нами на Акараи, были, судя по всему, реликтом очень древних лесных формаций, восходящих, возможно, к тем первичным лесам, в которых развились высшие растения. Экологические исследования таких далеких нетронутых дебрей производились очень редко. Но, с другой стороны, что я успею сделать за столь короткий срок, чтобы оправдать возлагаемые на меня надежды? Как я ни старайся, — что пользы от нескольких сот образцов и от моих экологических схем, если здесь можно идти километр за километром, прежде чем повторится тот или иной вид? Может быть, правильнее было бы остаться в миссии? Но меня неудержимо влекло все вперед и вперед, и каждый раз мои усилия вознаграждались какой-нибудь интересной находкой. Так и здесь — мы с Ионой уже заметили, что местный лес отличается от лесов Акараи: часто, во всяком случае у тропы, были заметны следы вмешательства человека. Кроме того, несмотря на различие в видах, здешний лес чем-то напоминал нам равнинные леса Британской Гвианы.
Закончив разбор образцов, я пошел в деревню по тропе, освещенной вечерним солнцем; следом за мной из лагеря вышел Икаро.
Строение тарумов видом и внутренним устройством мало чем отличалось от домов ваи-ваи — разве что было лучше отделано. Место внутри было использовано столь же умело: полати, висячие полки, нары для собак, мелочи, засунутые в крышу. Племена этого края находились примерно на одном уровне развития. Многочисленные общие черты их культуры свидетельствовали о примерно одинаковом использовании природной среды и обмене опытом между различными племенами.
Сфотографировав дом изнутри, я вышел наружу. В тот же миг послышался громкий кашель, затрещали сучья, зашелестели пальмовые листья — и появился Икаро. Он шел с независимым видом, словно желая показать, что вовсе не подсматривал за мной, однако в руке у него был тесак. Я оторопел. Что встревожило его? Может быть, я поступил невежливо, войдя в дом без спросу? Малейшая бестактность с моей стороны могла вызвать такие же серьезные неприятности, как и умышленное оскорбление!
Я улыбнулся и стал показывать на деревья вокруг расчистки, повторяя: «Атчи? Атчи?» — («Как называется?»). Потом снова вошел в дом, на этот раз вместе с ним; указывая на различные предметы, я говорил «кириванхи» («хорошо») и жестами расспрашивал об их назначении.
Выражение лица Икаро смягчилось.
Вдруг я почувствовал какое-то покалывание в икрах и обнаружил, что мои ноги усеяны блохами чиго. Они скакали к нам по полу со всех сторон, словно крохотные, в половину чечевичного зерна, пружинки.
Мы выбежали наружу, сильно топая и смахивая паразитов руками; на дворе остановились, взглянули друг на друга и рассмеялись. Я снял ботинки и принялся обследовать свою одежду, а Икаро сходил за чудесным свежим ананасом и разделил его на двоих.
Я снова проникся к нему симпатией. Икаро оказался радушным хозяином, а его подозрительность в отношении моих лекарств была в конце концов вполне естественной, если учесть их необычный вид и противный вкус. Что же касалось жестокого обращения с животными, то здесь сказалась общая для всех индейцев нечувствительность к страданиям, в том числе и к своим собственным.
Убедившись, что Икаро настроен миролюбиво, я достал свои карты, чтобы проверить помеченные на них названия. Я очень смутно представлял себе, где нахожусь. Судя по всему, мы приближались к обширной, слегка возвышенной области между реками Мапуэрой и Тромбетас, именуемой Серра Ирикоуме и представляющей собой один из самых уединенных уголков на всем земном шаре.
— Ирикоуме? — спросил я.
Икаро подумал, затем покачал головой: это название ему ничего не говорило.
— Итапи… Итапи-вау… Итапи-йоку?
(Так называлась одна из рек на карте).
— Итапи: Кура-кура.
Он сложил вместе два пальца и указал на уходящий вниз склон.
Итапи, помеченная на одной моей карте далеко на юге в качестве притока Тромбетас (на другой словом «Итапи» было обозначено нижнее течение одной из двух «Мапуэр»), очевидно, называлась также Кура-курой и протекала километрах в двух-трех от деревни; Напманана была, следовательно, притоком Кура-куры.