В областях с редким населением, где поля оставляют, как только начинает падать урожайность, на латеритных почвах быстро вырастает лес — сначала производный, затем, через несколько веков, коренные джунгли. Верхний слой почвы восстанавливается, а с ним и плодородие. В таких условиях метод, применяемый индейцами, наиболее разумен и правилен, если не считать того, что он влечет за собой гибель большого количества леса и требует значительных усилий, эффект которых сравнительно невысок. Там же, где плотность населения выше, земледелие подчас приобретает хищнический характер: восстановление леса идет очень медленно или с утратой ценных пород. Иногда лес вообще не восстанавливается, на его месте расстилается саванна.
Впрочем, если посадить определенные лесные породы, можно восстановить даже степные почвы саванн. Чередование леса и сельскохозяйственных культур на основе строго определенного длительного севооборота может вообще предотвратить истощение почв и обеспечить продовольствием многочисленное население. Такой севооборот может когда-нибудь превратить Амазонию в край цветущего земледелия и лесоразработок. Но эта система требует больших затрат; к тому же есть еще другие плодородные земли, которые можно обрабатывать год за годом. Но их не используют, потому что индейцам недостает необходимых знаний. Речь идет о периодически затопляемых аллювиальных почвах речных долин, для возделывания которых требуется сеть ирригационных сооружений.
Без строго определенного, научно обоснованного севооборота лесные латеритные почвы не могут прокормить большое население, если только не пойти на то, чтобы сводить лес на огромных площадях, превращая их в саванны. В таких областях крупные постоянные поселения, обеспечивающие себя продовольствием, возможны лишь там, где населению знакомо искусственное орошение. Найдя затерянный город в амазонских джунглях, можно с полной уверенностью искать поблизости также и ирригационные сооружения, причем зачастую сооружения грандиозного масштаба — в связи с сильными ливнями и разливами. (Исключение представляют лишь гористые местности, где достаточно устроить простейшие запруды и террасы, чтобы на небольшой площади обеспечить регулярные высокие урожаи.)
Не удивительно поэтому, что я не очень-то верил рассказам о «Больших деревнях» с тысячами или хотя бы с сотнями жителей. В лесах северо-восточной Амазонии устройство такой деревни потребовало бы либо истребления леса на большой площади, либо коренного изменения образа жизни и экономики индейцев.
И тем не менее предание сохранило свою притягательную силу, а название «Кашима» явно было связано с чем-то конкретным.
Когда я произнес его, Фоимо указал на юг, в сторону нижнего течения Мапуэры. Так что же такое эта загадочная Кашима? Может быть, обыкновенная деревушка, размеры которой преувеличены молвой? Маленький бразильский городишко или поселок вроде Карарданавы, ваписианской столицы, деревни с двумя сотнями жителей? Кто-то побывал там много лет назад, и с тех пор рассказ передается из уст в уста, обрастая все новыми гиперболами!
Сколько историй рассказывают в этом замкнутом мире, где человек редко видит в лесу дальше, чем на несколько метров. Взять хоть слух об индейцах, якобы обитающих под водой. Фоньюве страшно разгорячился, когда я спросил его о них. Размахивая руками, он заговорил о племени, живущем далеко-далеко, на реке Касуро. У них огромные руки и ноги — толщиной с дерево! Земноводные индейцы ничто по сравнению с ними…
Сначала я подумал, что он подшучивает надо мной, потом понял, что Фоньюве говорит совершенно серьезно. Может быть, в глубине души он верит в существование подобных чудовищ за пределами известного ему мира? Уж если на то пошло, то подвесные моторы и самолеты куда удивительнее, а ведь они существуют! Отец, мать, тетки, дядья рассказывали ему истории — откуда он может знать, насколько они правдивы? Он всего лишь повторил мне то, что слышал сам.