Опытный таежник для такого костра принесет пару длинных слег и замшелые сухие ветки, сохранившиеся где-нибудь под буреломом. Сложит поленья крест-накрест, а под пересечение подложит растопку их сухих веток. Если идет дождь или мокрый снег, над растопкой устроит нечто вроде крыши; острым топором или ножом нарежет от самого сухого полена тонкие, завивающиеся, почти просвечивающиеся стружки; а потом ловко, одной спичкой зажжет их — и костер будет гореть!
Именно так и делал одинокий путник. Впервые за несколько дней решил согреть воды. Мыть котелок было лень. Чай получился с привкусом сала, но это не уменьшило удовольствия.
После ужина разбросал головешки по снегу, чтобы не бросались в глаза и не загорелись снова, а прямо на костровище положил пук веток. Если костер успел погореть часа два, то на такой постели можно считать себя обеспеченным теплом до самого утра.
Пододвинув поближе самодельные санки со скарбом — две укороченные лыжи, сбитые между собой тоненькими планками, — бросил на груду веток старенькую горняцкую брезентовую куртку, укрылся с головой и моментально заснул…
Старые, но еще чуть светящиеся большие карманные часы «Павел Буре» показывали четыре, когда он проснулся. Оглянулся вокруг. Луна плотно закрыта серым месивом туч. Идти нельзя. Темно.
Невольно подумалось: хорошо при луне зимой! Любая неровность, бугорок на снегу, след или выбоина, слабо заметные днем, под косыми лучами становятся как бы выпуклыми. А это ограждает от многих неприятностей.
Но луны нет. Темнота начинается у самых глаз. Нельзя увидеть даже то, что находится на расстоянии вытянутой руки.
— Что ж, подождем. Когда рассветет, тогда и двинем дальше, — сказал про себя путник.
Ощупью достал из мешка кусок подкопченного мяса, откусил, пососал, как конфету. Глаза, беспомощные в темноте, снова начинали смыкаться. Наступила дремота. Голова, падая на грудь, вызывала нудную боль шеи. Пробовал положить голову на руки, упертые в колени. Но уснуть не смог. Только нарастала злобная зависть к тем, кто сейчас пригрелся на мягкой постели, и тем, кто просто под крышей, пусть на голом полу или на дощатых нарах, но может вытянуться и, положив шапку с завернутым в нее кулаком под голову, спать, спать, забывая о холоде.
Теперь он явственно ощутил мокрое пятно где-то чуть выше колена правой ноги. Конечно, именно оно и разбудило.
— Собачье счастье! — выругался путник. — И почему именно правой, она и так больная!
По мере наступления рассвета туман становился плотнее. Казалось, что его можно взять в руки и отбросить, как полог, каким в жаркое лето на ночь закрываются от комаров и мошкары. Путник не выдержал. Вытащил нож, наколол щепу из случайно уцелевшего с вечера сухого полена. Отблески света от загоревшейся щепы отодвинули мглу. Теперь можно было набрать еще несколько головешек и сухих веток.
От костра разлилось приятное тепло; он прилег около огня, а через несколько минут заснул. Правда, время от времени надо было поворачиваться, но это происходило по привычке, автоматически, не прерывая чуткого сна.
Когда человек снова проснулся, первое, что он увидел, были пристально смотревшие на него глаза. Страх сковал все тело. Это было похоже на мгновенный паралич. Он не мог пошевелиться, вымолвить слово. Но уже в следующую секунду пришел в себя и радостно вскрикнул:
— Жук!
Пес вскочил, завилял хвостом и тотчас же распластался на снегу.
— Откуда ты?
Собака не откликнулась на вопрос. Она была приучена не лаять. За самовольную подачу голоса ее наказывали. Но, собственно, ответ и не был нужен. Обнаружив исчезновение хозяина, преданный пес сорвался с привязи, хотя для этого пришлось перегрызть веревку, конец которой болтался и сейчас у него на шее.
— Ну, молодец! Вдвоем-то будет веселее.
Не услышав гнева или осуждения в голосе, Жук преобразился. Вскочил и, как шустрый щенок, гоняющийся за собственным хвостом, прыжками обежал ночевку, потом вдруг замер, готовый к исполнению приказаний…
Завтрак был несложным и коротким. Путник встал, проверил, хорошо ли ликвидированы следы только что проведенной ночевки. Набросил на плечо лямку санок, затем старенькую двустволку; взял в руку длинный в два пальца толщиной посох — пешню с острым наконечником и багром на другом конце. Двинулся в путь.