Разбросав для просушки промокшие вещи, Макаров принялся за убитую лошадь. Снял шкуру, разделал тушу на длинные ломти и развесил их около костра.
Целый следующий день он готовил бревна и жерди для лабаза. Хотел закрепить основной венец на земле и поочередно подтянуть углы. Но одному такая_работа оказалась не под силу. Пришлось из-за каждого бревна по два раза забираться на деревья.
На лабаз были уложены все зимние вещи и большая часть продуктов, годных для длительного хранения. Хотя можно было наверняка предугадать, что здесь похозяйничают горностаи, белки и птицы, он все же затащил наверх большую часть успевшего подкоптиться конского мяса.
— Что уцелеет, то провялится, вкуснее будет.
Для крыши над лабазом использовал лошадиную шкуру, плотно закрепив ее поверх груза, подъем которого отнял много сил и времени. Постепенно спускаясь вниз, обрубил под лабазом все ветки и сучья. Расчет был прост: через две-три недели на обрубах появится сок, он загустеет, и по клейкой массе как людям, так и зверю нелегко будет подняться вверх.
Еще раз осмотрел злополучный брод. Обнаружил остатки плота, застрявшие между камнями недалеко от берега, влез в воду и столкнул их по течению. Только убедившись, что следов неудачной переправы не сохранилось, двинулся в путь.
На новой ночевке, хотя и было вдоволь свежего конского мяса, резко почувствовалось отсутствие многих удобств, которыми Макаров располагал сутки назад. Правда, он продолжал быть неизмеримо богаче, чем в дни, когда начинал свой поход. Но уже снова надо было думать о пище, экономить ее и особенно бережливо относиться к снаряжению.
Положение несколько облегчилось, когда однажды прямо на него из тайги вышел марал. Благородный олень не боялся человека, видимо, был приучен к подкорму и даже имел подрезанные рога-панты. Марал доверчиво шел навстречу путнику, а тот встретил его выстрелом из карабина, почти в упор. Макаров захватил с собой только несколько самых жирных кусков мяса, даже не снял шкуры, бросив тушу на растерзание хищникам и птицам.
Спустившись в соседнюю долину, наткнулся на следы трех конных всадников. Следы шли почти по тому направлению, откуда он только что пришел, и были совершенно свежими.
— Ясно! В маральник угодил… Объездчиков следы, наверное, к стаду. А может, на выстрел?!
Надо было уходить побыстрее, и он решил воспользоваться для этой цели хорошо наезженной тропкой. Тропка шла вниз по течению какой-то речки и довольно быстро привела его к охотничьей избушке, на этот раз явно жилой.
Оставив завьюченную лошадь в стороне, Макаров осторожно подошел к избушке. Прислушался. Рывком открыл дверь. Предположение подтвердилось. Хозяев в избушке не было. Разбросанные предметы пастушьего обихода говорили за то, что люди только что были здесь.
«И верно, на выстрел унеслись…» подумал Макаров.
Быстро наполнил попавшийся под руки мешок. Засунул в него несколько небольших хлебов, мешочек соли, какую-то крупу, сверток с табаком и даже кусок свежего маральего панта.
— Лекарство доброе… пригодится!
Особенное удовольствие вызвала у него находка бутылки со спиртом. На столе лежал свежий пирог с рыбой, накрытый рушником и еще теплый. По-собачьи отхватил зубами кусок, а остальное завернул в рушник и засунул за пазуху.
Хотелось продолжить осмотр избушки. Но хозяева были недалеко и в любую секунду могли явиться. Предпочел не встречаться. Прямо, без тропы, перевалил в соседнюю долину. Поднялся по руслу ручья, перешел водораздел и опять по воде спустился в следующую.
Ночевку провел без костра. Дремал сидя, сжимая в руках карабин. Вздрагивал при малейшем шорохе, не доверяясь спокойствию собаки; с нетерпением ждал рассвета…
… Весна изменяла все в окружающей природе, но она не могла изменить только одного — душевного состояния Макарова. Теперь он со злобой переживал необходимость ночных остановок. Делая их только из-за крайней усталости да из боязни потерять последнюю лошадь, а значит, и без того сократившийся багаж. Тем более, что теперь его уже нельзя было везти на санках.
Смешанная тайга начинала зеленеть. Бурно, почти на глазах поднималась трава, появлялись первые алтайские цветы. Вешние ручьи и свежие травы все больше смывали, закрывали след, давали возможность двигаться незаметно даже для самого опытного глаза.