— Нашелся, значит. Письмо получил?
— Что мне бумаги. Сердце больше скажет. Сам вижу, что на этот раз может пригодиться Матвей.
— Молодец!
— Про это моя старуха еще в молодухах раньше тебя узнала.
— Ну, а как Петровна?
— Спохватился. Человек ты вежливый. Пошла было со мной, да в Усть-Каменном подружку себе новую подцепила, с ней осталась.
— Как же это?
— А ты у нее спроси, коли свидишься. Вот с начальником твоим в дороге было срезался. Ершистый он у тебя.
— Как же не стыдно, — так же шутя, вмешался Тарасов. — Оказывается, вы еще и злопамятный. А я лучше здесь скажу.
— Ну, давай.
— Что думаю, то и говорю. Прятаться не умею.
— Правду он говорит, а, Коровин? — лукаво спросил Буря.
— От этой прямоты я за зиму вдоволь натерпелся, — огрызнулся Коровин.
— Ну, тогда сойдемся! — заключил Буря.
За беседой незаметно спустились в деревню, прошли улицей и оказались во дворе довольно большого дома с заколоченными накрест окнами; здесь уже распрягали лошадей.
Матвей был прав: никто не остался голоден, и для всех была приготовлена спокойная ночевка.
Когда Тарасов проснулся, было темно. Решил, что еще ночь, и, боясь потревожить остальных, долго лежал молча, перебирая в памяти последние дни — отъезд, колесный «шлепоход».
Особенно живо возник перед глазами матрос, что стоял на носу парохода с «наметкой» — длинным шестом для измерения глубины — и кричал на всю ширину иртышской долины, окаймленной крутыми склонами гор, сообщая о результатах измерений.
— Не-е-е ма-а-ячить!
— Во-о-о-сьем!
— Шеш половинном!
— Шетыре половинном!
— Под табак!
А когда пароход, уткнувшийся в мель, тряхнуло и матрос, потеряв равновесие, оказался в воде, то не растерялся и под хохот собравшихся на палубе людей, не меняя тона, закричал:
— По колен!
Потом вспомнилась «пристань Гусиная», путь через голые «сопки», донельзя пыльная дорога. Зыряновск. Снова дорога и наконец вчерашний день. Беседа с Матвеем-бурей.
Совсем рядом кто-то заговорил шепотом:
— Так вы же сами не велели.
. — Ничего! Хватит, а то прокиснет.
— После болезни да с дороги.
— Эх и даст же он нам, как узнает, что проспал до обеда.
— Ничего не даст.
Ослепил внезапно появившийся освещённый квадрат настежь открытой к солнцу двери. Тарасов увидел, что друзья, которых он боялся разбудить, давным-давно встали. Темнота была создана плотно закрытыми ставнями.
— Проснулся!? Ну вот, я же говорил, что он давно выспался. А вы тут «не троньте», «спит», «больной». Хватит ему болеть, натешился уже. Дольше будет валяться — изленится.
— Подожди. А кто же устроил, что я день за ночь принял?
— Ладно. Дело прошлое.
Через несколько минут, умывшись прямо на берегу реки ледяной кристально чистой водой и наскоро позавтракав, Тарасов занялся делами.
Почти сразу же за селом начинался район работы их геологической партии. Никаких других «опорных» баз они устраивать не собирались. Все лишнее или, точнее, не нужное в первые дни останется здесь. Грузы должны быть переупакованы, подобраны первоочередные, подготовлены вьюки. Многое надо было решить и в сельсовету.
Только поздним вечером участники экспедиции собрались в большом бревенчатом доме, за обедом, одновременно явившимся и ужином. Сюда же постепенно начали собираться гости. Это были только старики. Степенно входили они в горницу. Кланялись на все стороны. На предложение сесть к столу и разделить ужин отказывались, отвечая одним словом: «благодарствуйте». Усаживались на одну из лавок, по стенке, в отдалении от стола. Разглаживали бороды, обмениваясь между собой ничего не говорившими фразами.
Тарасов знал о том, что в алтайских деревнях еще сильны обычаи патриархальной общины. Часто целые деревни состоят из родственников и главой поселений является самый старший, «кряжистый» дед, слово которого — закон для всего населения деревни. В присутствии такого деда не только прямо выражать свое мнение, но и громко разговаривать считается неприличным. Михаил Федорович решил, что старики собрались, чтобы выслушать рассказ о предстоящих работах и посмотреть поближе на новых людей.
Ужин подошел к концу, когда двое еще относительно молодых людей ввели под руки невысокого, немного сгорбленного сухопарого старика с длинной желтовато-седой бородой. Все привстали. Сделали то же и сотрудники экспедиции. Старик поклонился присутствующим, отстранил сопровождающих, ответил кивком головы на приглашение Тарасова, прошел через горницу и сел рядом с ним в «красный угол». По-видимому, именно его прихода и ждали остальные гости, не начиная разговора.