На этот раз рассказ оказался гораздо более связным. Она закончила его сообщением о том, что в последние дни, по ее наблюдениям, таких сборищ с подозрительными разговорами не происходит и «рыжий» не появляется.
— Боб, говорите? Интересно.
— Да. Несколько раз повторяли.
Собеседник поблагодарил Нину за внимательность, посоветовал ей уехать погостить до приезда мужа у Петровны. Оставил пару куропаток «на ужин? Петровна их так приготовит, что пальчики отгрызете вместе с косточками», попрощался и ушел вниз к городу.
Меньше чем через час Петровна и Нина с дочкой на руках подходили к избушке, расположенной в одном из самых удивительных уголков Алтая. Здесь, в узкой долинке, почти весь день освещенной солнцем и с трех сторон защищенной от ветров стенами гор, находился единственный в те времена довольно большой фруктовый сад. Правда, поздней осенью деревья уже не гнулись под тяжестью спелых плодов и были лишены большей части листьев, но легко можно было угадать, что это самые настоящие яблони, а чуть пониже домика большая рощица вишни.
— Вот, дочка, а говорят, на Алтае яблоки расти не способны.
— Здорово!
— Сказывают, эта красота из черенков да из зернышек выведена, либо на какие-то дички сибирские привита. Такие бы сады до по всему Алтаю! Куда бы веселее жилось людям.
— Некогда еще, Петровна, советской власти.
— Не то, Ниночка! Огрубели люди. В этом-то единственном саду и то заботы настоящей нет!
— Да, пожалуй, пора бы и за сады.
— Пора! Ох, как пора!
Им удалось купить у сторожа несколько саженцев и, что было особенно важно, пристроиться к какому-то возвращавшемуся в город извозчику, так как все трое устали.
Прежде чем садиться на «ходок», так на Алтае называют извозчичью линейку, Петровна отвела Нину в сторону.
— Ну, что решили? Дома ведь не поговоришь.
— Думаю, вот. Наверное, мне все же в городе оставаться придется. Не могу я так оставить.
— А начальник как сказал?
— Какой начальник?
— С каким разговаривала.
— Так он же в райкоме партии работает. Ничего не обещал. А может, и не поверил вовсе. То же, как вы, подумал, что пригрезилось.
— А… в райкоме…
— Решила. я окончательно. Останусь, может, еще что узнаю повернее, тогда сама в ОГПУ пойду.
— Ишь ты, она решила!.. Уж раз я старая проболталась, то хоть ты не дури. С самим начальником ГПУ ты и разговаривала.
— А он про райком мне тогда, как с пристани шли, сказал.
— Видно, так надо было. Ну, а теперь что велено?
— Уезжать и чтобы на виду у соседей.
— Вот, значит, вечером соберемся, а завтра с обеда поедем на хутор.
… Макаров уже не первый день отсиживался в горнице скромного дома, недалеко от Усть-каменогорской пристани. Старая хозяйка во всех деталях знала его повадки. Если он являлся так, как на этот раз — ночью, тихо постучав — в окно, с огорода и настороженно спрашивал: «Держите кого?», значит, пришел с деньгами или с металлом. Наверное, на зиму хватит. Иначе он явился бы днем и извиняющимся тоном попросил приюта. И то и другое бывало не раз, когда ему по каким-то причинам не хотелось устраиваться на другой квартире.
Убедившись, что никого чужого в доме нет, Макаров вошел.
— Ужинать и вина. Отдыхать буду.
— Заходи, батюшка, давно не бывал.
— Не надо было, стало быть.
Раздеваясь, небрежно бросил на стол пачку червонцев.
— А сдавать, касатик, будем чего? Там сейчас человек свой в золотоскупке есть.
— Видно будет.
Хозяйка поняла, что не ошиблась. Макаров явился с «фартом» — и с деньгами и с золотом.
Он аккуратно сложил и перевязал свой скарб.
— Прибери, чтобы взять можно было.
— Знаю, батюшка, в том сарайчике будет в аккурате.
— Ладно.
Карабин с полным патронташем заложил в нишу около высокой кровати. Туда же закинул широкий расшитый пояс.
— Иди, собирай ужинать.
— Может, баньку подогреть, недавно топленная.
— На пароходе помылся. Хотя и последним сплавился, но при всем удобстве. Завтра аммуницию купишь горняцкую, выходную. Поновее. И исподнее тоже. Побросал я все.
— Не впервой.
Теперь Макаров больше не замечал хозяйку. Он и здесь был только со своей собакой. В отличие от подобных ему одиночек-старателей его не тянуло в шумную компанию. Он один садился за стол, ел и пил. Главное — пил. Пил до тех пор, пока держался на ногах. Потом засыпал, либо с трудом добравшись до кровати, либо прямо за столом.