— Постой, ты! А может, вы сами напутали. Образец на столе?! Разве его не мог принести кто-нибудь другой?
— Ну, знаете, что я вам скажу, — вспылила Надя. — Неужели вы думаете… В общем я видела сама, как вы его изволили выкладывать.
— Думаю, что Надя права, — вставил Коровин. — Она не могла ошибиться. Она и мне что-то говорила, да я упустил.
— Но я почему ничего не помню?
— А какой ты тогда приехал!?
— Это так. Но где я его подцепил?
— Вспоминай.
— Придется. Попробую разобраться по дневникам… Задача!
Эта история надолго вывела Тарасова из себя. Вольфрам так нужен стране, еще не найдено хороших месторождений, а он… Упорно рылся в памяти. Искал и не находил.
При просмотре шлихов, собранных во время последнего маршрута группы Тарасова, когда он уже больной добирался к разведчикам, обнаружились небольшие обломки пластиночек вольфрамита и бурые осколки кристалликов касситерита — главной руды на олово.
— Вот он ваш, злополучный! — воскликнула Надя.
— А ну-ка!
— Смотрите, как похож на тот образец.
— А касситерит не заметили?
— Я побоялась ошибиться. Оловянный камень я видела только в институте.
Теперь самолюбие Тарасова было удовлетворено.
— Начинает проясняться.
— Что именно?
— Адрес ошибки.
— Но почему? Кто может доказать, что образец был взят на той же речке, что и шлих?
— Ни в одном другом участке вольфрамита в пробах нет.
— Но разве вы не могли взять его уже больным, — не сдавалась Надя. — Я так и объясняла. Как же иначе можно было не записать.
— Ого! Оказывается, вы еще меня защищали.
— А как же. Все же видели, как вам обидно. Еще бы, найти и вдруг потерять.
— Верно, Михаил, ты же ходил как в воду опущенный.
— Ладно. Психологи! Но адрес теперь действительно искать будет проще. Вольфрамит у нас, вместе с касситеритом, а золота с ними нет. Так и должно быть.
— Разве это всегда? — спросила Надя.
— Нет. Но на Алтае золото выделялось в другое время, чем вольфрам и олово. Здесь они встречаются обычно в разных местах.
— Ну и что же?
— Значит, искать потерю надо за пределами золотоносной части Алтая — по последнему нашему маршруту или где-то дальше.
Через несколько дней встала река. Замерзшая почва покрылась толстым слоем снега. Подходило к концу сено, надо было уводить последних лошадей, на которых подвозили дрова к бараку и шурфам. Разведки шли полным ходом. Вода больше не мешала, и уже на нескольких участках появились пробы с промышленным содержанием золота.
Пришел первый санный обоз. Тарасову нужно было выезжать в город на обработку собранных за лето материалов. Перед отъездом он разрешил произвести валовую промывку одного из наиболее богатых шурфов. Хотелось, чтобы возчики, да и сами участники работ вместе с пасечниками, пастухами, лесорубами, так или иначе помогавшими разведчикам, убедились в том, что вся их работа не была «зряшной».
Собрались около домика, в котором мыли пробы. Сам Матвей Буря встал к корыту и с виртуозностью, восхитившей даже разведчиков, начал промывать ковш за ковшом. Результат превзошел ожидания. Собрали целую поллитровую банку шлиха, в котором самым неопытным глазом можно было видеть большое количество золотинок. Банка передавалась из рук в руки.
— Вот, брат, по какому богатству ходили!
— А мы и не верили, зря, мол, все. Только деньги народные тратят, — раздавались реплики.
— Михаил Федорович, давайте в деревне народу покажем!
Банка была торжественно упакована и назавтра начала далекий путь — сначала в село, потом в Усть-Каменогорск, а там и дальше.
После отъезда Тарасова, Коровина и Бариновой работа на зимней разведке продолжалась с неменьшим напряжением. Буря оказался беспокойным и требовательным начальником. Его опыт горняцкой работы, знание тайги и даже некоторые партизанские привычки сказывались во всем. Он сам спускался в шурфы, сам проводил промывку проб, следил за записями в шурфовочных журналах. Строго смотрел за порядком в бараке, проверял, как развешивается одежда на просушку. Но особенно придирчив бывал в субботние дни, когда промывалка превращалась в баню. Хотя это вовсе не означало, что воскресенье будет выходным днем. Прекращать работы, даже и на один день в неделю, не входило в расчеты участников зимовки.
На козлах, где стояло корыто для промывки проб, был устроен настил. Нужно было только стащить корыто на пол — и козлы превращались в банный полок, а корыто— в резервуар для холодной воды. Воду натаивали самым простым способом. Корыто набивали снегом и кусками льда, поливали водой, чтобы началось таяние, а потом забрасывали в него раскаленные в костре камни.