Императрица заинтересовалась и велела принести карту.
Великий князь Гун, ползая у карты с палочкой в руке, повторил свои соображения, преданно и униженно глядя на императрицу.
- Значит, от России следует ожидать каких-то территориальных притязание и скорее всего в Маньчжурии?
- Больших, очень больших, ваше величество.
- Вспомним о деньгах! - вскричал ненасытный вор великий князь Цин, потомок императора Цяньлуна, тайно презиравший императрицу Цыси, но очень ее боявшиеся. - Где нам изыскать двести тридцать миллионов ланов серебра для уплаты контрибуции Японии? Казна пуста, предсказатели обещают голодный неурожайный год и великие беды от разливов рек. Значит и налогов достаточно собрать не удастся.
Но даже старческое брюзжание дряхлых мудрецов, едва ползавших перед троном в своих толстых, несмотря на весеннее тепло, расшитых золотом халатах, не могло заглушить ликования императрицы.
- Хао, хао, - бормотала она и даже захихикала счастливо, - русские помогут нам освободить Ляодун, а за деньгами придется посылать к западным варварам - в Лондон, Берлин и Париж. Они достаточно награбили в Поднебесной и должны дать в долг, чтобы мы расплатились с Японией.
Этим вечером императрица выкурила две трубки грез.
В конце первой луны двадцать второго года правления Гуансюя* на Большом императорском совете возник вопрос о привилегиях для Страны северных варваров за ультиматум Японии, освобождение от японцев Ляодунского полуострова и содействие в получении и обеспечении займа для покрытия контрибуции. Тогда в России видели чуть ли не спасителя, и некоторые предлагали даже просить белого царя разместить на территории Поднебесной войска для защиты империи от японцев. Хотя великий князь Цин и осмеливался утверждать, что Россия, со временем, так и сделает, но без всякого приглашения, чем вызвал великий гнев императрицы Цыси.
* Февраль 1896 года.
Мудрые Гун и Ли Хунчжан, считавшиеся в Совете великими знатоками международной политики, с одного взгляда разгадывавшие все козни рыжеволосых варваров и умевшие им противостоять /Жун Мэй успела слетать в Цзин-чжоу-тин и поиграть с сыном, поучить его великому искусству охоты на полевых мышей, делающих себе запасы на рисовом поле, пока они, тряся длинными белыми бородами, запутанно и туманно выражали свои скудные мысли идиотов/, предложили пойти навстречу желаниям России, договориться с ней о концессии на строительство железной дороги в Маньчжурии, но не государственной, дабы не возбудить зависти и настойчивых домогательств других европейских держав, а частной, акционерной, и чтобы Китай сам принимал участие в управлений компанией. И еще, помятуя, что после ультиматума Японии русские военные корабли будут опасаться зимовать в японских портах, и что Россия уже просила для зимовки своего флота порт Цзяочжоу на текущую зиму, эти мудрецы предложили уступить им порт где-нибудь в Шаньдуне, но выторговать за это защиту побережья Желтого моря от японцев. От Шанхая и южнее, считали они, о защите побережья Китая позаботятся англичане и французы.
- Коль заранее не продумал,
Как минуешь все препоны, Снять жемчужину не сможешь
С шеи черного дракона,* - шамкал беззубым ртом Гун, а Ли Хунчжан ему вторил, - Как известно, еще древние учили, что благоразумнее, сидя на горе, наблюдать за схваткой свирепых тигров в долине, чем самому вступать в бой с ними.* "Развеянные чары*, стр. 105, пер. и Смирнова.
Императрица Цыси внимательно всех выслушала и справедливо решила, что, коли уж Ли Хунчжан такой предусмотрительный дипломат, то ему и ехать в Россию для заключения соответствующих соглашений. При этом проявлять до конца неуступчивость, нещадно торговаться, чтобы не дать провести себя. А поводом для визита в Страну северных варваров послужит приглашение на коронационные торжества, которые через три луны должны состояться в древней их столице - Москве.
Лисье ее снадобье принесло большую пользу. Императрица стала нуждаться в Жун Мэй. Все чаще и чаще задерживала до отхода ко сну, требуя то перебирать с ней ее драгоценности и украшения, то доставать из бездонных сундуков бесчисленные платья из тончайшего, расшитого золотыми фениксами шелка, любовалась ими, иногда даже погружала в щелк лицо и застывала на минуты, предаваясь воспоминаниям. Но, скрытная, она не рассказывала связанных с ними историй и приключений, хотя по ее блестевшим глазам Жун Мэй чувствовала, сколь богата жизнь императрицы любовными похождениями.
Сладкоежка, она отдавала предпочтение сластям простолюдинов, вспоминая, видимо, себя юной девчонкой на улицах Пекина, и приглашала полакомиться с ней лепешками-мантоу с овощной начинкою, сладкими пирожками с финиковой начинкою и запивала сладким вином из Юньнани. Выпив несколько бокалов, она принималась хитрыми вопросами испытывать сообразительность Жун Мэй, знание ею людей, подноготную их поступков, учила быть хитрой, льстивой, утверждая, что это нравится всем людям без исключения. Она заставляла Жун Мэй подслушивать и подсматривать за фрейлинами, евнухами, слугами и даже прибывающими в Запретный город с докладами министрами; учила, как определять в их глазах и по выражению лица скрытые их мысли и желания. Она настойчиво внушала, что в душе каждого человека рядом с синим драконом восседает белый тигр - добро соседствует со злом, и что если умело воздействовать на человека, то можно склонить его к тому или другому поступку, ведь люди падки на вино, женщин, богатство и не могут воздержаться от зависти и гнева. Она проверяла, как знает Жун Мэй язык чужеземных варваров. Велит принести книгу на французском языке и слушает, как она читает. Сперва Жун Мэй немного спотыкалась и затруднялась с подбором слов для точного перевода, но вскоре скованность прошла и она стала давать смысл простыми, обиходными словами. Особенно интересовали императрицу похождения женщин легкомысленных, склонных к любовным связям с мужчинами, из породы ветротекучих. Такие книги возбуждали ее, да и Жун Мэй чувствовала, что лицо ее горит...
Между ними установилась некая духовная близость. И вот однажды, с наступлением темноты, после третьего удара гонга, извещавшего время отхода ко сну, когда глаза Жун Мэй устали от тусклого света ночного светильника, императрица велела отложить книгу и обратилась к ней с такими словами.
- Скоро Ли Хунчжан отправится в столицу северных варваров Москву на коронацию белого царя. Ему поручено заключить соглашение о прокладке железной дороги от Байкала до Владивостока через Маньчжурию, землю наших предков. Он получил инструкции об условиях, которыми обязан связать соглашение. Первое - дорога не должна принадлежать государству, а только частным лицам, чтобы легче было при необходимости выкупить ее и не возбуждать лишний раз алчности у правителей других государств. Второе - Ли Хунчжан должен связать Россию обязательством защищать нас от Японии. Как издревле говорят, яд уничтожают противоядием, а иностранцев соперниками-иностранцами. Вот и пусть старый Ли натравливает их друг на друга. И третье - пусть Россия хорошо нам заплатит. Ты поедешь с ним и будешь моим доверенным лицом. Смотри зорко и слушай внимательно. Все, что говорит и делает Ли Хунчжан, не должно ускользнуть от твоих глаз и ушей. Тебя научат искусству дипломатии. Старайся воздействовать на старого Ли в нужном направлении, чтобы он не увлекался собственными выгодами, а защищал интересы Срединного государства. Если в колокол не ударить - он не загудит, если в барабан не стукнуть - он не загремит.
И долго, пока не потускнел в небе яшмовый заяц и не окрасился восток алой зарей, императрица втолковывала Жун Мэй, чего именно ей следовало добиваться и как можно воздействовать на старого Ли Хунчжана.