— Ты же входишь в комитет по должности. Получается пятеро.
— Прекрасно. Значит, все, что нам с тобой нужно, — это еще один голос. Слушай, Марв, почему бы тебе не употребить власть? Расскажи им, что считаешь нужным, и сделай все, чтобы они проголосовали за дорогу. На всякий случай — вдруг рабби окажется слишком шустрым.
— Нет проблем. Они знают, что я один тяну все, и против меня никогда не пойдут.
— Вот и хорошо. А когда голоса будут у тебя в кармане, можешь позвонить рабби и сказать, что провел голосование и твой комитет единогласно высказался за строительство дороги.
— Отлично, Морт. Это удержит его от всяких фокусов.
— Держи меня в курсе. Но действуй быстро. Я не хочу давать рабби шанс стать нам поперек дороги.
Глава XX
Когда Марвин в пятницу утром позвонил Шварцу, он был в приподнятом настроении.
— Только что говорил с рабби. Конечно, не прыгал от радости — просто сказал, что ему, наверное, будет интересно знать, что комитет единодушно проголосовал «за».
— И что он на это?
— Ничего.
— Черт возьми, Марвин, он же должен был хоть что-то сказать?
— Говорю тебе — ничего не сказал. Только «ясно» или что-то в этом роде. Нет, представляешь себе? «Ясно» — и все!
— Он был расстроен?
— Не могу сказать, но раз он ничего не сказал, думаю, он понимает, что проиграл. Так что теперь — вперед на всех парах!
— Не уверен, Марв. Я тут немного подумал и теперь смотрю на это дело иначе.
— Что ты имеешь в виду?
— Как бы оно не обернулось против нас. Если он в воскресенье вынесет этот вопрос на правление…
— …то Вассерман, а может, и Беккер станут на его сторону, а потом перетянут и еще кого-нибудь… Да, тут ты прав. И что нам делать, по-твоему?
— Что нам делать? Нам нужен консенсус, Марв. Может, мне поговорить кое с кем из членов правления до заседания? Ты что делаешь завтра вечером?
— Вообще-то Мици хотела пойти на этот иностранный фильм, что идет в «Стрэнде»…
— Да это полное дерьмо — мы с Этель видели его на прошлой неделе в городе. Может, зайдешь, а я позову кое-кого из ребят…
— Идет. Ты хочешь показать им макет?
— Именно.
Гости вернулись из кабинета в столовую, где Этель Шварц уже поставила на стол кофе, мороженое и восхитительное маленькое французское печенье.
— Знаешь, Морт, — сказал Хэл Берковиц, — что у меня не укладывается в котелке, так это с чего бы именно рабби лезть из кожи вон, лишь бы не дать тебе построить эту твою капеллу. Я имею в виду, что это не просто шикарное здание, но это ведь и его…
— Правильно, — вмешался Эбнер Зюсман. — Это его рабочее место, можно сказать. Я вот в пятницу вечером был у брата в Ричмонде и встретил там их рабби. Мы в основном говорили о делах, и я рассказал им, как я переделал свою лавку. После обеда мы все поехали на службу, и когда вошли в храм, рабби говорит: «А как вам моя лавка?».
— Я вот что думаю, — сказал Берковиц. — Наш рабби считается, таким традиционалистом, а между тем здание, которое у нас сейчас, похоже на что угодно, только не на синагогу. Так вот этот проект Морта, который мы сейчас видели, как раз и придает ему вид настоящей синагоги…
— Да это все вообще-то не главное, — заметил Нельсон Блумберг. — А главное, по-моему, то, что у нас сейчас появился шанс сделать гигантский скачок. Мы можем сделать из нашего храма настоящую достопримечательность Северного побережья. Не хочу корчить из себя эстета — хотя в производстве одежды, должен вам сказать, ты либо развиваешь в себе чувство стиля, либо у тебя будут проблемы, — но как по мне, эта капелла Морта — то, о чем будут говорить. Это здание, которое можно увидеть на картинке в журнале. Для меня оно, если хотите, символ прогресса. И что оказалось на пути этого прогресса? Призрак! Нет, даже не призрак, а труп — мертвое тело этого Хирша, который даже не был членом конгрегации! У нас есть нечто, означающее прогресс для всей общины, нечто здоровое и живое, а рабби суется тут со своими выкрутасами, разводит какие-то дурацкие антимонии про могилы, похороны и смерть. Это просто гнусно — сводить все к этому!
— Нел все правильно сформулировал, — сказал Нейт Шац. — Ситуация довольно паршивая. Эта идея — построить дорогу, чтобы удовлетворить всех: Горальского, вдову, храм, — это то, до чего рабби вроде бы должен был и сам додуматься. А что происходит? Марв и Морт все ему расписывают, а рабби вместо благодарности заявляет, что он это запрещает. И мы должны это проглотить? В общем, я так скажу: дело сделано, и мы начинаем строить дорогу. Пусть подает в отставку — мне наплевать.
— Он тебе что-то сделал? — спросил Джерри Фельдман. — Чего ты так раскипятился?
— А того. Он ведет себя так, как будто он слишком хорош для таких, как мы. Я с ним встречаюсь на заседаниях правления, так он когда здоровается, а когда и не здоровается. Моя жена устроила бридж и пригласила его жену, а та отказалась от всего угощения и сказала, что будет только чай. Если они слишком благородные, чтобы с нами есть, значит, он слишком благородный, чтобы быть у нас раввином.
— Ну, я не стал бы осуждать человека за верность своим принципам, — сказал Фельдман. — Если человек хочет есть кошерное, особенно если он раввин, я не вижу здесь ничего страшного. Моя мать всегда соблюдала кашрут в доме — два комплекта посуды и все такое. Если бы она пришла к нам в дом, она бы тоже не стала с нами есть. Но с другой стороны… Послушайте, может, это и к лучшему? Лично я предпочел бы человека, который был бы лидером и выглядел, как лидер. Человека, который держал бы конгрегацию в руках и создавал ей репутацию.
— Эбнер, в твоем магазине бывает масса народу, и ты, наверное, слышишь, о чем они болтают. Как, по-твоему, люди относятся к рабби?
Зюсман неопределенно повертел рукой.
— Comme ci, comme ça[32]. Некоторые говорят, что он чересчур замкнутый, что рабби не должен быть таким высокомерным. Другие — что когда они приходят в храм в пятницу вечером, то хотят услышать проповедь, а не какую-то несерьезную болтовню, которую он придумал по дороге. Но не думайте, что у него нет поклонников, — очень даже есть. Многим нравится его манера говорить — здравый смысл и никакой воды. Кому-то — вот Джерри, например, — не нравится, что он одевается, как бухгалтер, который получает семьдесят пять долларов в неделю, но с другой стороны, это работает и на него — пробуждает материнские инстинкты, если вы понимаете, о чем я. Конечно, в моем магазине бывают в основном женщины, а они вечно на что-нибудь жалуются: он, видите ли, не интересуется их работой, и в половине случаев, когда он должен присутствовать на заседаниях женской общины, они даже не надеются, что он явится. Но вы же знаете женщин. Если бы он выглядел, как супермен, то что бы ни вытворял, они все равно бы его обожали. С другой стороны, женщины, конечно же, сильно влияют на своих мужей.
— А как насчет тех, которые явно за него?
— Да, конечно, у него есть друзья, но их так мало, что вряд ли это можно назвать группой сторонников. Я имею в виду, что он не тот тип, чтобы лезть из кожи вон, сколачивая себе группу поддержки. И уж точно его не назовешь магнетической личностью, вроде кое-кого из этих горлохватов. Знаете, мой отец был президентом в одном храме и важной шишкой в другом, так что я немножко разбираюсь в раввинах. Если нанимаете смышленого, то первое, что он делает на новом месте, — это, так сказать, определяет характер местности: кто тут имеет вес, а кто нет. А потом сколачивает свою партию — клику, можно сказать. И всем известно, что это друзья рабби, понимаете? И каждый раз, когда рабби чего-то захочется, ему не надо лично просить об этом правление — надо только шепнуть одному из этих своих крутых приятелей, какому-нибудь малому с кучей бабок, который раскошелился на строительный фонд или из которого в случае надобности можно выудить крупное пожертвование. Этот малый потом разговаривает с другими друзьями рабби, и когда один из них встает на заседании правления и говорит, что, мол, по его мнению, нужно сделать то-то и то-то, ты и моргнуть не успеешь, как его уже кто-то поддерживает, и не успеешь сказать гут шабес[33], как предложение уже принято. Такой рабби практически заправляет организацией.