— Черт возьми, Хью, у тебя все задом наперед! В этих делах между Хиршем и Горальским пролетел-то не Горальский, а совсем наоборот. Это скорее у Хирша был мотив убить Горальского, а не…
— Откуда ты знаешь, какие там между ними были отношения? Вот смотри: когда-то давно у них были проблемы на почве бизнеса, так?
— Так.
— Потом, двадцать лет спустя, Хирш просит Горальского рекомендовать его на работу к Годдарду, и тот не только дает ему блестящую рекомендацию, но и практически пропихивает его туда.
— Правильно.
— А потом, после того, как Хирш туда устроился, Горальский больше не хочет его видеть. Так вот, эти три момента не стыкуются. Если был скандал, то Горальский не дал бы ему рекомендацию, а Хирш не попросил бы его об этом. Если же он дал рекомендацию и устроил его на работу, то не стал бы отказываться встречаться с ним после этого. Как по мне, так все это говорит только об одном.
— Шантаж!
— Именно. И если чуточку пошевелить мозгами, то разве не выглядит чертовски странно, что именно Хирш подставил Горальскому ножку в этом деле со слиянием?
— Вот это да! Вот тебе и причина замочить его!
Лэниган подумал.
— Нет, это вряд ли. Во-первых, за такое не убивают. А кроме того, сделка же не провалилась — пока. А поскольку Хирша собирались уволить, он уже не мог больше навредить.
— Но в том-то и дело, Хью! — Дженнингс был возбужден. — Ты же сам все время говорил: это тот тип убийства, где мотив может быть слабым!
— Да, — сказал Лэниган, — и нет никого, на кого я бы охотнее это повесил.
— А я и не знал, что ты знаком с Горальским.
— Я и не знаком.
— Тогда почему на него?
— Потому что ничто человеческое мне не чуждо. Рабби пытался меня разубедить, Элф Брэддок обещал снести мне башку, если я трону Горальского… Вот я им всем и покажу. Кроме того, если здесь все так, как мы себе представляем, то есть присутствует слабый мотив, лично мне доставит огромное удовольствие рассказать об этом рабби.
— Так задержи его.
Лэниган покачал головой.
— Какой смысл? У него алиби. Его папаша и экономка поклянутся, что он был дома весь вечер. А за то короткое время, что его там не было, отчитаются рабби с женой.
— Нам и раньше удавалось разбивать алиби, Хью. Говорю тебе — задержи его.
— Ага, на плахе же не твоя голова — моя.
В дверь просунул голову дежурный сержант: — Тут один парень, шеф, — Марвин Браун. Хочет сделать заявление.
Лэниган перелистал только что отпечатанные страницы.
— Кто ваш адвокат, мистер Браун?
— Оскар Кан из фирмы «Кан, Кан, Чарминг и Спирофски». А что?
— Я хочу быть предельно честным. Это серьезное дело. Речь идет об убийстве, и я бы хотел, чтобы все было по правилам. Я собираюсь попросить вас подписаться под этим. Перед тем как вы начали, я сказал вам об этом. Так вот, мне кажется, что неплохо бы вашему адвокату просмотреть это, прежде чем вы подпишете свои показания.
— Я не понимаю, — сказал Марвин. Он изо всех сил старался держаться бойко и непринужденно. — Вы присылаете своих ребят ко мне в контору, и они задают мне всевозможные вопросы и даже не пытаются скрыть, что они из полиции. И что я должен думать? А может, они придут снова? Может, придут ко мне домой и будут допрашивать мою жену? А может, вы следите за мной? — Он нервно засмеялся. — Наверное, это то, что вы, ребята, называете использованием психологических приемов. Вот я и решил избавить вас от лишних хлопот и пришел сам, чтобы сделать заявление. А теперь вы говорите, что мне нужен адвокат.
— Я только забочусь о защите ваших прав, мистер Браун. Все, что я хочу сказать…
В дверь постучали.
— Войдите! — крикнул Лэниган.
Сержант Уитэкер приоткрыл дверь.
— Можно вас на минутку, шеф?
Глава XXXIV
Рабби смотрел, как на стоянку въезжает машина и подруливает к двери храма. Шофер в форме открыл заднюю дверцу и помог выйти Горальскому-старшему. Хотя было уже начало октября, утро было не по-осеннему теплым: стояло бабье лето. Тем не менее на мистере Горальском были пальто и кашне. Он опирался на руку шофера. Рабби поспешил к нему.
— Как приятно, мистер Горальский, видеть, что вы уже встали! Да еще приехали к нам на службу! Но разумно ли это? Разрешил ли вам доктор?
— Спасибо, рабби, но когда я знаю, что мне надо делать, я не спрашиваю доктора. Сегодня я решил, что мне надо помолиться. Сегодня утром они пришли и забрали моего Бенджамина. — Голос старика дрогнул, и глаза наполнились слезами.
— Кто пришел? Как это — забрали? Что случилось?
— Сегодня утром. Мы как раз только-только кончили завтракать. Я был даже не одет. Я, с тех пор как заболел, хожу весь день в пижаме и халате. Почти все время в постели. Пришла полиция. Они были очень приятные, очень вежливые. Были одеты, как я и вы — без формы. Один показывает свой значок. Он у него был в кармане. Другой показывает карточку — визитку, как торговец. Это был шеф полиции. Мой Бенджамин спрашивает их: «Что вам угодно, джентльмены?» Я думал, может, что-то случилось на заводе или, может, Гэмизон, садовник, снова напился. Он любит выпить, но он хороший работник и всегда, как лишнего выпьет, идет к себе в комнату и сидит там, пока не протрезвеет. Никаких неприятностей, никакого шума. Он прячется, чтобы я его не видел. Но потом работает в два раза усерднее. У него еще и проблемы с дочкой — у нее дети, а муж никак не может удержаться на работе. Поэтому я его не выгоняю — мне его жалко. Так я подумал — может, на этот раз он не спрятался, и полиция его арестовала. Но нет, им был нужен мой Бенджамин. Они хотели задать ему какие-то вопросы про этого Айзека Хирша, который, все думали, совершил самоубийство, а теперь это как будто бы не самоубийство.
Так если вы хотите задавать вопросы, то задавайте. Садитесь, выпейте кофе, устраивайтесь удобно и задавайте свои вопросы. Но нет, в моем доме они не могут задавать моему сыну вопросы. Что, или в нем мало места? Или кто-нибудь их побеспокоит? Нет, им надо, чтобы мой Бенджамин поехал с ними в полицейский участок. Там они будут задавать ему вопросы. Какие вопросы они ему могут задавать там, что они не могут их задать дома? И еще торопятся. Мой Бенджамин любит сидеть со мной — особенно последние несколько дней, когда я могу спуститься к завтраку, он любит посидеть со мной и выпить еще одну чашку кофе. И мы разговариваем — о бизнесе, о проблемах, что делать с этим клиентом или с тем клиентом… В конце концов, мы так тяжело работали всю жизнь, и всегда вроде бы не хватало времени, чтобы сесть и нормально покушать, — всегда то там кусок, то сям кусок, когда есть свободная минута… А теперь, когда все хорошо, когда можно спокойно посидеть, и Бенджамин может пойти на работу попозже, — это разве плохо, рабби? Но нет, они не могут ждать. Они могли подождать только, пока Бенджамин наденет галстук и пальто, так сильно они спешили.
— Вы имеете в виду, что они его арестовали? Но по какому обвинению?
— Я у них спросил то же самое, и Бенджамин тоже. А они сказали, что они его не арестовывают — они только забирают его для допроса. Так если они его не арестовали, почему они сказали ему ехать с ними? А что бы они сделали, когда арестовали бы? Волокли бы его? Я им сказал: «Джентльмены, вы хотите задать моему сыну какие-то вопросы — задавайте. Вы не хотите спрашивать его здесь, только в полицейском участке? Хорошо, он приедет в полицейский участок. Но это обязательно сейчас? Сегодня суббота, наш шабат. Разрешите ему сейчас пойти в храм, а потом он приедет в полицейский участок. Я это гарантирую». Но нет, это должно быть прямо сейчас. И они его забрали. И что я мог сделать? Я оделся и приехал сюда.
Рабби взял его под руку.
— Я провожу его, — сказал он шоферу. Затем обратился к старику: — Вы чувствуете себя достаточно хорошо, чтобы вести молитву, мистер Горальский?
— Если вы так хотите, я найду силы.
— Хорошо, — сказал рабби. — А потом поговорим.
С десяток людей, пришедших на службу, с нетерпением ожидали начала, но когда Горальский вошел под руку с рабби, те, кто был знаком с ним, стали жать ему руку и поздравлять с выздоровлением. Рабби помог старику снять пальто и шарф, а затем, накинув на его худые плечи талес, подвел к столу перед Ковчегом.