— Бог ты мой, что-то мы расфилософствовались.
— Может быть. Я еле живой — это факт. Иногда достаточно просто устать, чтобы тебя занесло в философию.
— Что, Сайкс опять к тебе цеплялся? — Голос Пат сразу стал сочувственным. — Он, кстати, звонил тебе.
— Сайкс? Когда?
— Минут за десять-пятнадцать до твоего прихода. Просил тебя перезвонить.
— Хорошо.
— Ты не будешь перезванивать?
— Нет, я позже подъеду в лабораторию, так что увижусь с ним. Наверное, это ему и надо было.
— Но ты же устал, — возразила Пат. — И потом у тебя сегодня праздник.
— Сайкс знает, что я не хожу в синагогу. Старик устроил ему разнос, так что неудивительно, что он повис у меня на хвосте.
— Какие-то неприятности, Айк? — спросила она с тревогой.
Он пожал плечами.
— Обычная головная боль. Тебя осеняет вроде бы удачная идея, ты над ней работаешь, не покладая рук, а потом оказывается, что все это чушь.
— Но ведь в науке такое бывает сплошь и рядом?
— Конечно. И для ребят в университетах, с их чистой наукой, это не так уж страшно. Но мы-то работаем для промышленности, и за наши ошибки расплачивается клиент, так что это уже грозит кое-какими неприятностями. Эту работу мы выполняли для «Горалтроникс». С ними вообще всегда нелегко, а как раз сейчас они почему-то нервничают, как никогда, и это передается всем остальным по нисходящей. Ладно, пусть это волнует хозяев. Я всего лишь один из батраков: делаю свою работу и получаю жалованье.
— Так ты надолго?
— Может быть, на пару часов. А что?
— Питер Додж звонил, сказал, что, может быть, зайдет.
— Ко мне или к тебе?
Пат покраснела.
— Ну, Айк…
Он рассмеялся, увидев, как она смутилась.
— Я пошутил, детка. Иди сюда.
Она подошла, он обнял ее, прижав к себе ее бедро, и погладил по заду.
— Он просто относится ко мне по-дружески, потому что мы из одного города, — сказала она, как бы оправдываясь.
Зазвонил телефон.
— Это, наверное, снова Сайкс — сказала Пат, — хочет узнать, почему ты не перезвонил.
Но это был недовольный, металлический голос Лиз Маркус.
— Слушай, Пат, ты, кажется, обещала прийти пораньше?
Обернувшись к мужу, Патриция сказала:
— Я должна идти, дорогой. Не позволяй ему задерживать тебя допоздна.
— Ладно, детка.
От двери она послала ему воздушный поцелуй.
Глава IV
Для коренных жителей Барнардс-Кроссинга обширные владения Горальских были достопримечательностью, которую они всегда именовали «поместьем старых Нортклиффов». Поместье перешло к Горальским три года назад, и Майрон Лэндис, местный риэлтер, который заключал эту сделку, не уставал рассказывать о том, как состоялась покупка. «Синни Нортклифф — ну, та, молодая, хотя она последняя из них, и ей тогда уже было добрых шестьдесят-шестьдесят пять, — предоставила мне эксклюзивное право по нашему району на продажу своего поместья, и я дал рекламу в бостонских газетах. Как-никак дельце на сто двадцать тысяч долларов, так что я решил — оно стоит того, чтобы потратить пятьдесят долларов на рекламу. И вот на следующий день являются эти два типа: бородатый старикашка и этот малый, его сын — лет пятидесяти или что-то около того. И старикашка говорит (переговоры вел он, а акцент у него такой, что его еле можно было понять): „Вы агент по участку Нортклиффов?“ Я говорю: „Да, сэр“. А он тогда: „И сколько же они хотят?“ Я говорю: „Сто двадцать тысяч долларов“. Тогда он кивает сыну, они отходят в угол комнаты и о чем-то спорят. Мне было слышно, но они говорили не по-английски, так что без толку было прислушиваться. Потом они возвращаются к моему столу, молодой человек выписывает чек и дает его старику подписать. Старик снимает очки, надевает другие и начинает читать чек, причем водит головой туда-сюда и шевелит губами. Потом берет авторучку — старомодную такую, которую надо заполнять чернилами, — встряхивает ее несколько раз и ставит свою подпись, чуть ли не вычерчивая каждую букву. Потом вручает чек мне, и я вижу, что это чек на сто тысяч долларов, подписанный Мозесом Горальским. Тогда я говорю: „Это на сто тысяч, а цена — сто двадцать тысяч“. Хотя вообще-то такое говорить глупо, потому что, конечно, недвижимость так не покупают: даже не посмотрев участка, не задав ни единого вопроса, не заведя речи о продаже в кредит, о закладной, о второй закладной… Я имею в виду, что до этого я никогда не продавал недвижимость таким вот образом. Чек на пять тысяч или даже на тысячу — как залог, или там премиальные — это было бы нормально, вы же понимаете. Так вот, он говорит: „Свяжитесь с вашим продавцом. Скажите, что получили чек на сто тысяч долларов. Я могу подтвердить, если хотите“. Ну, естественно, я связался с мисс Нортклифф, а она говорит: вперед. Тогда — я говорю ей: „Мисс Нортклифф, если они предлагают сто тысяч, то наверняка смогут добавить еще двадцать“. И вы знаете, что она на это сказала? „Лэндис, говорит, вы просто болван, который ни черта не понимает в бизнесе. Принимайте это предложение“. Вот так оно и ушло, это поместье».
Это был большой особняк из серого камня, отделенный от улицы несколькими акрами лужайки и окруженный высокой железной оградой. Задняя сторона дома выходила на море, являясь фактически частью берегового укрепления, и когда машина подъехала к воротам, рабби Смолл и Мириам услышали мощные удары прибоя о стену и ощутили свежее дыхание океана.
Машина описала полукруг и остановилась перед парадным входом. Шофер проворно выскочил наружу и открыл перед ними дверь. Почти тут же появился Бен Горальский — высокий, тяжеловесный мужчина со смуглым лицом, синеватым подбородком и густыми черными бровями. Он взял рабби за руку и с признательностью ее пожал.
— Спасибо, рабби, спасибо. Я бы сам за вами заехал, но не хотел оставлять отца. — Он повернулся к шоферу. — Можете идти, но машину оставьте здесь. Я отвезу их.
Гостям он пояснил:
— Сегодня вечером и завтра у всей прислуги, кроме экономки, выходной. Отец считает, что поскольку они относятся к нашему дому, то не должны работать. Но я сам отвезу вас в храм. Не беспокойтесь, вы не опоздаете.
— Как он? — спросил рабби.
— Неважно. Доктор был примерно полчаса назад. Наш доктор — Хэмилтон Джонс. Вы наверняка слышали о нем. Самый крупный специалист в своей области, профессор Гарвардского университета.
— Ваш отец в сознании?
— Да, конечно. Иногда впадает в дремоту на какое-то время, но вообще в полном сознании.
— Это что — случилось неожиданно? По-моему, еще недавно я видел его в миньяне[16].
— Правильно, во вторник. По вторникам он посещает миньян. А в среду он почувствовал себя неважно, в четверг немного поднялась температура и появился кашель, так что сегодня, когда я увидел, что ему не становится лучше, я решил, что надо кого-нибудь позвать. Доктор говорит, это стрептококковая инфекция. А вы ведь понимаете: то, что для меня — небольшая простуда, для старика может быть серьезно.
Они остановились в изысканно украшенном вестибюле.
— Ничего, если мы оставим вас здесь, миссис Смолл? — спросил Горальский. — Экономка наверху…
— Конечно, мистер Горальский. Не беспокойтесь из-за меня.
— Сюда, рабби. — И он повел Смолла по широкой мраморной лестнице, покрытой посередине толстым красным ковром.
— Когда он меня позвал? — спросил рабби.
— О, он вас не звал, рабби, это была моя идея. — Горальский вдруг смутился. — Понимаете, он не хочет принимать лекарства.
Рабби остановился и недоверчиво посмотрел на него. Горальский тоже остановился.
— Нет, вы не так поняли. Доктор велел ему принимать лекарства каждые четыре часа, то есть всю ночь. Нам даже приходилось будить его ради этого. Я говорил доктору, что не хотел бы его будить, а он сказал, что если я хочу, чтобы мой отец выжил, то нужно будить. Они такие бессердечные, эти врачи. Для него мой отец — всего лишь один из пациентов. Вот поэтому я и пригласил вас, а делать это или не делать — вам решать.