— Он всегда был здоров?
— Он никогда не болеет. Годами не ходит к врачам. В том-то и проблема: он считает себя вечным, и когда случается вот такое, то не находит нужным что-либо предпринимать.
— Ему ведь уже, наверное, порядочно лет.
— Восемьдесят четыре, — сказал Горальский с гордостью.
— Тогда, может быть, он и прав, — предположил рабби. — Во всяком случае, спорить с ним бесполезно. Если в этом возрасте он здоров и не имеет дела с врачами, то, возможно, он просто инстинктивно умеет о себе заботиться.
— Может быть, рабби, может быть… Ну, во всяком случае, спасибо за попытку. Я отвезу вас и миссис Смолл в храм.
— А вы не собираетесь на службу?
— Нет. Думаю, сегодня мне лучше побыть здесь — так будет вернее.
Глава V
Небольшой фургон с эмблемой «Торговый центр Джексона. Алкогольные напитки» подъехал к дому Левензонов, который находился через дорогу от Хиршей. Из него вышел водитель с небольшим пакетом подмышкой, остановился перед входной дверью и, нажав кнопку звонка, подождал. Потом позвонил еще, нервно барабаня пальцами по алюминиевой крышке книжки с квитанциями. Увидев Айзека Хирша, вышедшего из своего дома и направившегося к машине, он окликнул его и перешел через улицу.
— Вы живете в этом доме, мистер?
— Совершенно верно.
— Вы знаете… — Он вгляделся в имя, написанное на пакете. — Чарльза Левензона?
— Конечно. Вон его дом.
— Да я знаю. — В голосе водителя вдруг зазвучало отчаяние. — Послушайте, это моя последняя доставка сегодня, и я уже и так задержался. А завтра у меня вся развозка на другом конце города. У них дома никого нет, а я терпеть не могу оставлять товар там, где его всякий может взять… Ну, вы понимаете. Вы бы не могли взять это и передать мистеру Левензону завтра, когда увидите его?
— Почему бы и нет?
— О’кей. Распишитесь здесь.
Усевшись в машину, Хирш ущипнул за живот игрушечного гнома, висевшего перед ветровым стеклом, отчего тот закачался на своей резинке.
— Мы как будто слышали какое-то бульканье, герр Эйнштейн?
Маленькая фигурка с косматой головой кивнула, словно в знак согласия.
— Надо бы посмотреть, что там такое. — И, подкрепляя слова действиями, он осторожно развернул упаковку и извлек из нее бутылку. — Ого, сколько водки, притом неплохой! — Хирш поднес приложенную к бутылке карточку к лампочке на приборной панели и прочел: «Чарли Левензону по случаю дня рождения». — Очень трогательно, правда, Эйнштейн, дружище? Меня прямо так и подмывает выпить за здоровье нашего приятеля и соседа Чарли Левензона. Но сначала давай подумаем. Уже прошло шесть месяцев, как мы пили последний раз. Что ты там говоришь? Почти восемь месяцев? Да, пожалуй, ты прав. Так или иначе, не пили уже давненько. С одной стороны, жалко портить рекорд, но с другой стороны, только неотесанный деревенщина откажется выпить за здоровье старого доброго Чарли. Ты, кажется, что-то сказал? Говоришь, если начну, то не смогу остановиться? В чем-то ты прав, старина, но как это узнать, если не проверять себя при каждом удобном случае? В конце концов, мы ничего такого не просили и сами не искали. Мы просто занимались своим делом, собирались ехать в лабораторию, а тут оно само появляется — падает с неба, можно сказать. Так что я назвал бы это знаком свыше, тем более в такой вечер. А что, если мы немножко злоупотребим этим, а? Что тут страшного? Завтра суббота, и можно спать, сколько влезет. Ты говоришь, Левензон хватится своей бутылки? В том-то и штука, старина: Чарли сейчас в храме и вернется поздно. А поскольку сейчас Йом-Кипур, его вряд ли потянет выпить. Точнее, ему не следует этого делать. Так что все, что от нас требуется, — это завтра, до того как он вернется из храма, купить другую бутылку, и он даже не догадается. Слушай, давай проголосуем. Кто за? Кто против? Принято!
Хирш открутил крышечку и сделал пробный глоток.
— Я был прав, Эйнштейн, дружище, — это настоящая водка. — Он отхлебнул еще и закрыл бутылку. — Да, сэр, прямо-таки прочищает мозги. А на сегодняшний вечер, как и всегда, нам нужна ясная голова. — И он завел мотор.
По дороге Хирш несколько раз тормозил, чтобы выпить за здоровье Чарли, пока не услышал сзади громкий сигнал автомобиля. Он резко повернул машину вправо. Колесо заскрежетало о бордюр, и он резко повернул влево. Снова раздался сигнал, мчащаяся за ним машина на секунду притормозила впритирку к его борту, и ее водитель обругал Хирша.
— Знаешь что, Эйнштейн? Движение тут, на 128-м, немножко не для нас. Старые-то мозги ясны, как стеклышко, но вот рефлексы слегка замедлились… Что, если мы на минутку остановимся — вон там, впереди, есть перекресток, — а уж потом прибудем в лабораторию, как ни в чем не бывало?
Хирш протащился несколько сотен ярдов и остановил машину. Повертел в руках оберточную бумагу от бутылки. Потом с раздражением разорвал бумагу и картонную коробку и царственным жестом выбросил их в окно.
— Главное — вовремя остановиться. Если вовремя остановишься, то никаких проблем. — Он выключил мотор и фары. — Лучше подождать с полчасика, а может, и чуть-чуть вздремнуть, а тогда уж в лабораторию. Вот увидишь, дружище Эйнштейн: если прежний опыт что-то значит, то когда я проснусь, старые мозги будут работать, что твой компьютер.
Глава VI
Смоллы прибыли в храм точно ко времени. Мириам вошла через центральный вход вместе с последними прихожанами, а рабби поспешил к боковой двери, которая вела в малый зал, и по узкой лестнице поднялся в комнату для облачения, примыкающую к алтарю. Комната была завалена всякой всячиной: здесь были старые молитвенники, корзинки флористов, украшавших алтарь, кипы нот, принадлежавших кантору, а также два мотка кабеля, оставленных электриками еще три года назад, во время строительства. Рабби повесил пальто и шляпу и надел ермолку и белое облачение, представлявшее собой некий консервативный компромисс между ортодоксальным китлом и саваном. Затем, опершись на шкафчик (стульев в комнате не было), он переобулся, сменив уличные башмаки на белые парусиновые туфли на резиновой подошве — еще один современный компромисс, позволяющий обойти древний запрет Мишны[18] на ношение кожаной обуви в течение дня молитв. Наконец, накинув на плечи свой талес, рабби посмотрелся в зеркало и открыл дверь, которая вела к алтарю.
С каждой стороны Ковчега[19] стояло по два обитых красным бархатом кресла с высокими спинками. В дальних сидели вице-президент и кантор, ближние предназначались для самого рабби и президента конгрегации Мортимера Шварца. Рабби вышел вперед, обменялся рукопожатием с президентом, затем перешел на другую сторону Ковчега, чтобы пожать руку кантору и Илаю Кану, вице-президенту. Вернувшись к своему креслу, он обвел взглядом прихожан, кивая тем, с кем встречался глазами.
— Вы поспели почти в последнюю минуту, рабби, — заметил Шварц — высокий, моложавый мужчина лет пятидесяти, с редкими, черными с проседью волосами, зачесанными назад, словно с целью подчеркнуть высокий лоб. У него было длинное узкое лицо, тонкий нос с высокой переносицей и маленький рот с пухлыми губками, будто вытянутыми для поцелуя. Шварц был архитектором, и кое-что в его одежде — длинные концы воротничка рубашки, галстук с массивным узлом — намекало на его связь с искусством. Он был приятным, даже красивым мужчиной, и его манера держать себя, все его движения — не нарочитые, но контролируемые — говорили о том, что он это сознает. В отношениях с рабби Шварц соблюдал своего рода вооруженное перемирие, что выражалось в шутливом поддразнивании, иногда перераставшем в неприятную язвительность.
— Когда речь идет о собрании «Хадассы» или одного из комитетов женской общины, тогда еще понятно, — продолжал он. — Этель говорит мне, что они даже и не надеются, что вы об этом вспомните. У них есть такой неофициальный «комитет по доставке рабби» — в его обязанности входит напоминать вам о датах собраний, а если нужно — то и сходить за вами. Она считает, что это даже добавляет собранию остроты: явится рабби вовремя или нет? Удобная забывчивость — можно время от времени пропускать собрания. Но «Коль-нидрей», рабби! Как вам еще удалось найти свободное место на стоянке?
18
Мишна — записанный и кодифицированный во II в. н. э. Устный Закон (еврейское право), полученный Моисеем на горе Синай одновременно с Торой.
19
Ковчег Завета — ларь, в котором хранились Скрижали Завета (две каменные плиты, на которых были начертаны Десять заповедей, данных Моисею Богом). В современной синагоге — место для хранения свитков Торы, часто на помосте, с которого раввин читает проповедь.